Кстати, вспоминает она, надо не забыть позвонить слесарю: ей хочется сделать цепочку на двери. Поль ведь открыл дверь кому-то, кого он знал, и этот кто-то даже пообщался с ним, прежде чем лишил его жизни. Она выпивает по глотку два стакана воды. Эта уловка почему-то срабатывает: пьешь много воды, и страх чуть отступает.

Она идет под душ, оставляя дверь в ванную открытой. С некоторых пор она не может заставить себя закрыться в этой белой комнате без окна: когда дверь закрыта, не слышно, что происходит в остальной части квартиры. Даже телефонного звонка.

Патрисия Креспи ложится в кровать и смотрит сериал. Один из полицейских очень обаятелен, несмотря на рыжие волосы и явную любовь к гамбургерам. Пока идут заключительные титры, ее глаза, словно бабочки, порхают со строки на строку. Нажав на кнопку пульта, она выключает телевизор и в последний раз перед сном спрашивает себя, проверила ли она входную дверь. «Проверила», - отвечает она себе. Гасит ночник. Минуту лежит с открытыми глазами. Привыкнув к темноте, различает привычные очертания мебели, большие прямоугольники окна и двери. На этот раз она не думает ни о Жюльене Креспи, ни о Марко Ферензи, ни о Венсане Мориа, ни о Поле Дарке. Она думает об актере, который слишком любит гамбургеры, и вскоре засыпает.

Текила, текила, текила. У меня нет для тебя текилы, Патрисия. Да это и не нужно, тебе она все равно не понравится. Дитя солнца агава, янтарная жара, цветок, который растет, пускает стрелку, горделивый плод, желанный и долгожданный, - люди безразличны ко всему этому.

Ты, может, и не помнишь, но в мой последний приход к тебе мы пили дымящийся китайский чай. Я так и вижу тебя, будто это было вчера. Ты была в голубом хлопчатобумажном платье. По-моему, для женщины, которой перевалило за сорок, у тебя безупречная фигура. Ты давно хотела поговорить со мной по душам, и мой внезапный приход оказался как нельзя более кстати.

Ты долго говорила о себе и о мучивших тебя угрызениях совести. Мне, конечно, хотелось говорить о Мексике, о клокочущих там вулканах любви, но тебя это не интересовало. Ты предпочла бередить собственные раны. Ты вспоминала себя в десять лет: уверенная в себе девочка, которая хочет стать ученым. Десятилетняя Патрисия хотела помогать людям. Чтобы они не умирали так быстро, чтобы, умирая, они меньше страдали. Создавать новые лекарства. Уже в юном возрасте ты знала, какую дорогу изберешь. «Коронида» сбила тебя с пути. Ужас, во что иногда превращаются идеалисты. Все попытки закончились неудачей: в Комиссариате по атомной энергии в Сакле, в отделе изучения протеинов, ты тоже не нашла спокойствия.

Патрисия Креспи продала нам свою душу, и теперь у нее, Патрисии, не было возможности вернуть душу обратно. Об этом ты мне и говорила. И, несмотря ни на что, встречала во мне понимание. Несмотря на то, что уже случилось и что еще должно было случиться.

На мой, Кобры, взгляд, ты красива, Патрисия Креспи. В тебе еще осталась свежесть. И ты слышала об этом от меня. Ты как-то грустно улыбалась, саму себя жалела, после нескольких месяцев молчания тебя словно прорвало. Ты не могла довериться мужу, ведь у вас с ним назревал развод. Мы говорили о двух твоих детях, которые учатся в Канаде. Они тоже хотят стать учеными. Ты уже не могла болтать с ними по телефону о пустяках, у тебя ком стоял в горле. Мне захотелось взглянуть на их фото. Пока ты рылась в своих воспоминаниях и ящиках, мне удалось снять с крючка ключи и забыть свою книгу на кресле. Затем я под благовидным предлогом сокращаю свой визит, иду к слесарю и делаю у него дубликат ключей. Потом возвращаюсь к тебе якобы за книгой и незаметно вешаю ключи на место. Все готово к следующему моему визиту, еще более неожиданному.

Этой ночью Кобра явилась к тебе, Патрисия. Она смотрит на тебя спящую. Она малюсенькая и вся целиком синтетическая. Найдена мной в лавке экзотических товаров, на полке с игрушками.

Даже сейчас, глядя на тебя в темноте, к которой легко привыкают мои глаза, невозможно представить себе девочку, мечтавшую стать ученым. У меня такое ощущение, Патрисия, что я собираюсь убить женщину, которая уже мертва. Есть от чего почувствовать сострадание. Ты не можешь этого знать, ведь ты спишь, но я испытываю сострадание. И я знаю, что, в сущности, избавляю тебя от мук, от чувства вины. Осуществляя месть по-мексикански, я делаю полезное дело. Ничего общего, кстати, с тем наказанием, которому подвергся Поль. Видишь ли, Патрисия, у меня нет времени, чтобы присутствовать при твоих предсмертных мучениях. Ты просто фигурируешь в моем списке, не являясь особо важной персоной. Ты не почувствуешь, что плывешь к тому яркому белому свету, что манит нас неведомо куда. Все произойдет быстро, Патрисия. Едва проснешься, как уже вновь заснешь. Только и всего.

И последнее, Патрисия. Если ты встретишь там Венсана, передай ему привет от меня.

Дверь в кабинет Алекса была открыта. Направляясь к автомату с кофе, Мартина Левин увидела, что тот сидит неподвижно, положив руки на сафьяновую папку. Нажимая кнопку «кофе некрепкий», Мартина подумала, что Алекс отдыхает после общения с «большим молчуном». Добрую часть утра Алекс вместе с Седриком Дангле пытались допросить крайне неразговорчивого алкаша, проживающего в квартале у канала Сен-Мартен и подозреваемого в том, что он задушил свою подружку. Часов около десяти этот верзила, на вид полный кретин, стал дергаться из-за отсутствия выпивки, и несмотря на то, что руки у него были в наручниках, ухитрился вдребезги разнести этажерку. Для того чтобы его усмирить и отправить в камеру, пришлось вызвать на подмогу двух полицейских.

В отличие от «большого молчуна» Мартина чувствовала, что прекрасно владеет собой. Дождливые уик-энды в Нормандии хороши тем, что позволяют «смывать» напряжение. За эти дни голос Алексовой «телефонной» барышни почти забылся. У нее еще будет возможность узнать, не ради этой ли девицы Алекс ее бросил. В последнее время Левин свела общение с Алексом к минимуму. И теперь, испытывая гордость за вернувшееся к ней на девяносто пять процентов самообладание, она решила принести ему кофе.

Когда она вошла в кабинет, он сидел в той же позе, устремив светлые глаза в пустоту. Она поставила белый пластмассовый стаканчик на потрепанную папку и села. Со смерти Поля Дарка она и Алекс, каждый по отдельности, проделали большую работу. У Алекса даже не было времени навестить Виктора в госпитале. Работая параллельно еще над несколькими делами, в числе которых была и кровавая разборка, они просмотрели штук шестнадцать каталожных ящиков в архивах уголовной полиции и в недрах Службы обработки криминальной информации. Было извлечено на свет божий множество убийств и самоубийств, совершенных в сельской местности, и тех, которые не имели никакой связи с медицинскими кругами. А также несколько несчастных случаев.

Оставалось еще просмотреть дела об убийствах, совершенных в черте города, и те, что могли оказаться наиболее интересными, вроде дела об отравлении кураре, которое Алекс долго искал. В Париже в 1998 году врач-анестезиолог, некогда участвовавший в конференции, организованной «Коронидой» на Багамах, использовав свои профессиональные знания, убил мужа своей любовницы, поступившего к нему в отделение. След оказался ложным: врач отбывал наказание в тюрьме, и ничто не указывало на наличие прямых связей между ним и Полем Дарком - он не был ни членом семьи, ни общим знакомым, ни служащим «Корониды».