— Девчонки. И с ними жить невозможно. И без них тоже, — говорит он.

Высокомерие его беспредельно. Я бы от такого не отказался.

Сёс просыпается и начинает вытирать пыль в квартире. «Сиф-ультра-аякс» и пылесос. Пятна от рюмок исчезают, пустые стаканы из-под пива собираются в мойке. Остается лишь слабый запах табака.

— Ты вчера быстро смотался, — говорит Сёс.

— Дела, — говорю я. — Надо было кое-что обдумать. — И мне вдруг хочется рассказать ей о Папаше. Но это было бы глупо. Сёс никогда не отличалась особой дипломатичностью. При первом же удобном случае она налетит на него с вопросами. Не считаясь с присутствием мамы. Она не потерпит никаких тайн с его стороны. Воинственность сестры восхищает меня, но она не всегда уместна.

Однако мы вместе приятно проводим день. Сёс в отличном настроении, и мы разговариваем, как люди. Никаких допросов с ее стороны, которые она называет разговорами по душам.

Родители возвращаются к «Последним известиям». Голос мамы доносится до нас еще с лестницы:

— Я больше не желаю даже говорить об этом! — сердито заявляет она, не заботясь о том, чтобы придержать для папаши дверь. — Вот ваш отец! Настоящий Пер Гюнт! Все выходные он ходил по саду и читал вполголоса эту пьесу. Теперь я чувствую себя матушкой Осе, или Сольвейг, или как там зовут всех этих дам, с которыми трахался Господин Начальник Маэстро Пер Гюнт! Хорошенький отдых был у меня!

Мама ставит кофе и спрашивает, не составим ли мы с Сёс ей компанию. Мы, конечно, с удовольствием. Она нарочито не разговаривает с папашей. Сначала он обижается. Но потом впадает в гнев, как умеет только он. Он чертыхается так, что обои темнеют, а потом начинает перед нами оправдываться:

— А что мне было делать? — говорит он нам с Сёс. — Думаете, это легко? Ведь премьера на носу! Мне надо репетировать. Войти в роль. Я ДОЛЖЕН БЫТЬ Пером Гюнтом! Во всех отношениях!

— Хельге, ты лжешь! — говорит мамаша.

— И не думаю!

— Мог бы не репетировать эти два дня. Хотя бы ради меня!

— Черт бы взял воспоминанья! Черт бы побрал всех вас, баб! — восклицает он, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не добавить: «Кроме одной».

Кухня превращается в настоящий Техас. Мы с Сёс отчаливаем в гостиную, предоставив предкам в одиночестве наслаждаться своим гармоничным браком. Слушать, как другие ссорятся, всегда тяжело.

Странно получается: всякий раз, когда у меня есть повод вести себя как взрослый, взрослые выкидывают такие коленца, что пропадает всякое желание становиться старше. Не всегда приятно видеть, как взрослые не могут вовремя притормозить. Если вы понимаете, что я хочу сказать.

В тот вечер я ставлю будильник на половину третьего. Я имею в виду, половину третьего ночи. И он звонит у меня под подушкой, куда я его хитренько сунул. Но, проснувшись, я ничего не соображаю. Мне кажется, что включилась дымовая сигнализация в коридоре. Пожар, думаю я и как ошпаренный выскакиваю из кровати. Потом мне кажется, что это, наверное, телефон. Однако трезвон не умолкает, и тогда я вспоминаю о будильнике.

Я сую руку под подушку и выключаю будильник. Потом прислушиваюсь у двери. Но все спят мертвым сном. Шагов не слышно. Никто не ворочается в кровати и не интересуется, что происходит.

Темная ночь, не сплю сейчас только я и привидения.

Глухая ночь, и за моей дверью разыгрывается настоящий фильм ужасов.

Повсюду лежат плоские тени, и луна, светя в окна, начертала на полу кресты.

Дверь на балкон открыта, и занавески тянутся ко мне, а я стою посредине гостиной в одних трусах. Что-то едва заметно касается моего бедра и бока, и я сразу вспоминаю о привидениях. Это всего лишь ветер, но в глубине души я знаю, что это привидение.

На кухне что-то щелкает. Я не собираюсь туда идти и выяснять, что там щелкает. Потому что не хочу видеть ТО, ЧТО ЩЕЛКАЕТ. Или ТОГО, КТО стоит в полутемной кухне и издает эти звуки. Если я его не увижу и, вернувшись в коридор, опять услышу эти щелчки, то будет ясно, что щелкает там невидимка. А это. Братья & Сестры, слабое утешение. Нет, утешения в этом мало.

Итак, Адам, охотник и детектив, выскальзывает в темный коридор. Отцовского портфеля я не вижу. Но знаю, где примерно он должен находиться. Я ощупываю стену там, куда папаша обычно его вешает. И разумеется, сегодня ночью портфеля там нет!

Я заглядываю под телефонный столик. За стул. Куда, черт подери, папаша его притырил? Я шарю в шкафу.

Портфель бесследно исчез. Но папаша никогда не ходит на работу без портфеля!

Случается, правда, что он берет его с собой в спальню. Я подхожу к спальне и открываю дверь. Ни щелканья, ни скрипа. И все-таки мне до чертиков страшно. Родители спят. А что, если кто-то из них все-таки не спит? Лежит в темноте и смотрит на меня. Как я объясню свое появление? В запасе у меня нет ничего подходящего. Можно, конечно, наплести, что я пришел сюда во сне. Но это будет в духе Дональда Дана. А что еще мне остается? Кто станет красться в чужую спальню, не имея в душе подозрительных намерений?

Я опускаюсь на корточки и шарю по полу. Бинго! Вот он, портфель! Я глажу его кожу. Вожусь с пряжками и замком. Рука проскальзывает глубоко внутрь, и тут меня чуть не добивает собственная фантазия. А что, если в портфель забрался кровожадный паук и поджидает там невинную жертву? Я уже чувствую его волосатые лапки, черный маленький рот впивается в мои пальцы и сосет теплую красную кровь. И не вздумайте сказать, что это чушь собачья! Я все это ощущаю. Но я должен опустить руку в портфель. Внутри я нахожу папашин календарь. Тот, в котором он записывает все важные встречи.

В спальне слишком темно, чтобы можно было что-нибудь прочитать. Я приоткрываю дверь, и в это время кто-то из предков поворачивается в постели у меня за спиной. Я леденею и превращаюсь в сосульку, уткнувшись носом в ковер, и пыль облепляет мое лицо. Мне хочется чихнуть.

До смерти хочется чихнуть.

Кто-то шевелится у меня за спиной.

Я держу календарь и еще чуть-чуть приоткрываю дверь.

Кто-то опять поворачивается в постели и что-то говорит во сне. Кажется, это папаша. В носу у меня щекочет. Я шире приоткрываю дверь. Папаша садится в кровати и что-то бормочет. Я снова леденею на полу.

— Это ты, матушка Осе? — спрашивает он в полусне, продолжая, по-видимому, репетировать «Пера Гюнта».

Я стискиваю зубы. Жду, когда он снова ляжет, и тогда открываю дверь, выползаю из спальни и скрываюсь в своей комнате. Я листаю календарь и нахожу, что искал. У папаши назначено свидание на пятницу 19 июля! Всего через несколько дней. Впрочем, там не написано, что это свидание. Папаша записал только время: пятница, 10:30. Но опытному детективу этого достаточно!

Я прокрадываюсь обратно в берлогу Пера Гюнта и кладу на место тонкую коричневую книжицу. На этот раз никто не просыпается. И даже не шевелится во сне. Целый и невредимый, я возвращаюсь в свою комнату. В кухне что-то щелкает. Но мне что-то неохота искать этого невидимого щелкунчика. Я и так знаю, что он — убийца, привидение, зомби, психопат или какая-нибудь другая дрянь. И не собираюсь это выяснять. На фига мне спасать мир? Я даже запираюсь в своей комнате, чтобы убийца, привидение и т. п. не проник ко мне и не устроил бы шума. Пусть пристает к другим.