Когда аборигены утром встают со своих шкур, они, как правило, сразу умываются. Процесс мытья очень прост и заключается в том, что берется немного талой воды, летом – обычной воды, ее льют на сложенные ладони, которые подносят к лицу и трут о него несколько раз. После приема пищи, когда, поев сырое мясо, абориген запачкает кровью нижнюю часть лица и руки, он вытирается орау, пучком тонких лоскутков бересты, счищенных с березовых поленьев. Проблему представляют паразиты, доставляющие аборигенам страдания. Периодически они предпринимают охоту на этих непрошеных гостей. Женщины кладут друг другу на полы одежды свои головы и тщательно осматривают волосы, одновременно используя острый инструмент и пальцы – глаза при этом тоже будут необходимы. Пойманная дичь берется на зуб и тут же уходит в пищеварительный тракт. Русские женщины в сибирских деревнях и городах ловят паразитов схожим образом.

Сибирские женщины-аборигены очень закаленные и проворные. Они могут сидеть при 50-градусном морозе в холодном полутемном чуме с голыми ногами и шить меховые одежды или одеяния для истуканов. Женщины – превосходные мастера в дублении кожи и выделке наибелейших, тончайших и мягчайших шкур. Мужчины, когда не охотятся, проводят время вне чума за починкой старых больших и легких саней (харрунго и хуррему) – последние легче и элегантнее, чем первые, – или изготовляют новые. Они умеют придавать красивый изгиб полозьям, нагревая их на костре и сгибая с помощью толстых веревок. Мужчины также могут вырезать из дерева домашнюю утварь – корыта и миски. Даже когда кто-то касулача-ет (переезжает), хозяин чума редко упускает возможность выполнять ту или иную работу. Тот, кто едет впереди на своих легких санях и прокладывает путь в снегу, опередив остальных, останавливается, берет топор, пару новых лыж и начинает в полном спокойствии отесывать их, пока его не догоняет обоз, идущий следом. Потом он опять едет вперед, и все повторяется.

Как и русские, сибирские народы очень суеверны. Когда я приехал с Находки на Нейве-сале – русские назвали Находку «островом Дьявола», – я как-то рассказал, что дьявол являлся мне темными ночами в символичном обличье: с козьими рогами, копытами и хвостом. После этого никто не смел выйти с зимней станции после наступления темноты. Мне не помогло признание, что это была шутка, – все равно люди продолжали испытывать величайший страх, боясь встретить в темноте черта.

Как-то раз во время пребывания на зимовье Хлебикова я, находясь на охоте, подъехал к чуму, где жил бедный юрак с двумя юными сыновьями. Между прочим, он раньше работал в летнее время на Нейве-сале и наверняка наловил рыбы на многие сотни крон, ведь он долгие годы работал на английском предприятии. Однако, несмотря на это, он был таким нищим, что у него не было даже нормального зимнего чума или пары оленей, на которых он мог бы переехать на другое место, чтобы выжить в длинную суровую зиму. Я содрогнулся, когда, подъехав поближе к его чуму, увидел, что он имел лишь один порванный и дырявый слой обшивки, который был сделан частично из бересты, частично из шкур, волосяной покров которых уже давно почти весь сошел на нет. Невероятно, что кому-то могло «посчастливиться» проводить морозную зиму в такой жалкой лачуге.

Перед чумом юрака стояла собака, которая спряталась, завидев меня. Я отодвинул обтрепанную завесу и зашел внутрь – но в чуме никого не было. На полу стояло множество фигурок, которые изображали богов, а в углу лежала связка мороженых куропаток. Очевидно, обитатели чума в данный момент охотились на куропаток.

В молодости мы все часто предрасположены к малым невинным шалостям: я взял некоторых истуканов и поставил их вверх ногами на котел и чугунный чайник, а также сунул себе в карман парочку для своей этнографической коллекции и на этом покинул чум.

Спустя два дня юрак пришел в гости к Хлебикову, к которому он часто заходил зимой для покупки небольшого количества муки и чая, составлявших его рацион. Он знал, что я помимо всего прочего собирал истуканов, и спросил, не я ли был в его чуме. Когда я ответил утвердительно, он мне сообщил, что я позволил себе безответственный поступок, забрав его богов. Их зло должно было перейти на него, вследствие чего он мог умереть по моей вине. Я же утверждал, что эти фигурки имели ценности не более чем поленья, используемые для кипячения его чая, но абориген указал на русские иконы в прихожей и изрек: «Русские ведь не бросают своих богов в огонь, разве мои боги не такие же хорошие, как и ваши?» Хлебиков стал защищать свои иконы и сказал, что это были изображения Богоматери, Христа и святого Николая, о которых абориген, естественно, не имел никакого понятия.

– Мой Арканум такой же хороший, как ваши боги, – заявил юрак. Он ушел домой в свой бедный чум, получив 20 пудов муки за пропавших истуканов.

Как-то раз, когда я жил у Войче и его семьи, я вернулся домой с охоты и положил недоуздок на женские сани. Ко мне вышел Высико, резким движением скинув недоуздок с саней и сообщил мне, что я совершил очень необдуманный поступок, который может иметь плохие последствия для всех нас. Вещи, которые используют мужчины, по крайней мере определенные из них, не должны соприкасаться с тем, что принадлежит женщинам. Для того чтобы искупить мой проступок, Высико вместе со старшей женой вынес из чума на железном подносе угли и поставил их под оскверненные сани, посыпая небольшие кусочки жира на головешки. После завершения окуривания поднос был внесен в чум, и Войче некоторое время держал его перед лицом каждого из взрослых, присутствовавших в чуме.

Пока мужчины, как обычно, рубили дрова, женщины заносили их внутрь и складывали слева от входа, где глава семейства и другие мужчины из чума, особенно молодые, спят или сидят, когда днем находятся дома.

Как-то рано утром, когда мы собирались на охоту, я захотел до отъезда попить чаю с черным хлебом, потому что погода была необычайно морозной. Я взял два полена с кучи и положил на поперечные шесты над очагом, на которые поставил кусок хлеба, чтобы он оттаял. Когда аборигены увидели, что я сделал, они категорически приказали мне убрать поленья, которые мгновенно были возвращены на прежнее место. Высико вышел и нарубил несколько новых поленьев, которые мне было предложено использовать взамен других, которые трогали женщины. Вот так я много раз ошибался, пока не выучил, что было разрешено,