должности — вначале то была прерогатива всей общины. Но внутренние и внешние условия вели к созданию иерархии.

Когда в III в. пуританская партия в римской церкви хотела рядом с другим епископом назначить своим отдельным епископом Новатиана, провинциальные епископы во главе с Киприаном яростно воспротивились этому и установили правило, что ни в одном городе не должно быть больше одного епископа. Власть епископов расширялась и другими путями. Скоро к ним перешло право принимать или не принимать новых членов общины; когда возник вопрос о том, как быть с христианами, отпавшими во время гонений, не было другого способа достигнуть единства образа действий, как только передав дело на решение епископов, действовавших, как правило, в основном единодушно.

В момент опасности они естественно боролись за единение; церковные соборы, начавшиеся во II веке и развившиеся в III в., были более или менее единодушны вплоть до утверждения церкви при Константине (313).

Только тогда, когда церковь, как целое, не имела больше оснований бояться язычников, разразились наиболее ожесточенные споры.

3. Гностицизм во втором веке.

В греческом тексте нового завета «секта» и «ересь» обозначаются одним и тем же словом — знаменательный факт, предупреждающий о неизбежных превратностях всякой новой идеи в религии. Всякий процесс размышления о чем бы то ни было, должен был привести к разномыслию между теми христианами, которых обратил Павел или Павловы послания.

Такого рода разногласия, неизбежно приводившие в среде ревнителей веры к злобе, относятся к первым проявлениям христизма. Как мы видели, главные ереси I в., заклейменные церковью позднее, в сущности, были независимыми культами, более древними, чем сам христизм; есть основания полагать, что ненавистные «николаиты» в апокалипсисе были в сущности последователями Павла.

Далее, в начале II в. первые еретики, о которых сохранились предания, были елкесаиты; а между тем, как мы видели, они были не ответвлением иезуизма, а самостоятельной единицей; их Христос был гигантским духом, а их учение представляло собой груду символизма. В языческом христианстве ересь начинается с так наз. гностикоз, претендовавших на высшее знание; так как некоторые гностики упоминаются уже в посланиях Павла и они же интерполировали синоптические евангелия (Матф. XIII, Мрк. IV, Лк. XII 49 сл.), не говоря уже о создании четвертого евангелия, то их можно отнести к «первым христианам». Скоро, однако, у них начинают появляться заметные отличия от христизма нового завета.

При сравнении ранних гностических учений с учением Павла обнаруживается, что они имеют с ним гораздо больше общего, чем с иудейским иазуизмом, от которого они откололись.

Поэтому не лишено вероятия, что гностический христизм, как и павловский, древнее евангельского, иудейского по происхождению. Самаритянские «симониане», по всем видимостям, были не еврейскими «дохристианскими» христистами; а позднее гностики имеют много точек соприкосновения с самаритянами.

Как и Павел, гностики не знают никакой биографии Иисуса; но в то время, как Павел явно говорит о живом человеке Иисусе, хотя он и не описывает его, гностики обычно прямо объявляют его только божественным призраком[15], имеющим лишь внешнее сходство с человеком, но незапятнанным прикосновением материи, считавшейся у гностиков символом всякого зла.

Гностики лишь связали имя Христа и надежду на спасение с общей теософией, как Павел связал это с иудаизмом; больше всего они интересовались формальным объяснением существования зла, которое было для них злой силой или существенным свойством материи, постоянно противостоящим принципу добра. Отсюда обгоняется намек в послании Павла на «оппозицию ложно именуемого знания», т. е. «противопоставление гнозы». Гностические учения несколько отличались между собой в зависимости от среды, в которой они возникли; их можно грубо разделить на две группы — азиатскую и египетскую.

В начале II в. гностицизм в Сирии отожествляется с учением Сатурнина Антиохийского; по его теории бог сотворил семь ангелов, которые в свою очередь создали низменный тип животного-человека; но бог по милосердию своему одарил человека разумной душой. Из семи ангелов одному предоставлено управление миром, и он-то является богом евреев, но остальные боги соперничали с ним, — и сатана, глава злых сил, создал род людей с дурной душой. Тогда верховный бог послал своего сына под видом кажущегося человеком Иисуса Христа, чтобы сообщить людям познание небесного отца и поразить мятежных ангелов.

Другой сириец Бардесан, живший в царствование Марка Аврелия, обнаружил не столь явные антиеврейские настроения; у него единый бог является создателем вселенной и человека, который вначале был эфирным и чистым существом, но потом дьявол его совратил и снизил его до плотского существования; роль Христа заключается в обеспечении лучшей будущей жизни тем, кто его приемлет. С точки зрения и Сатурнина и Бардесана, умерщвление плоти — первый долг верующего, так как все плотские инстинкты — зло; по той же причине они оба отвергали телесное существование Иисуса. Гностики всегда стараются объяснить зло, как свойство материи созданной не верховным богом, но некоей подчиненной силой, которая должна быть побеждена.

Так, у Татиана, ученика Юстина-мученика и современника Сатурнина, творец вселенной — подчиненный бог, а иудаизм и евангелие он выводит, как творения низших богов. Воскресение Христа некоторые, как Бардесан и Татиан, считали воскресением во плоти; другие, как Сатурнин и Кердон (жил около 140 г.), настаивали на антиматериальном принципе и отрицали возможность воскресения во плоти. На этом основании легко было создать промежуточное понятие о «духовном теле», т. е. видимом, как реальное тело, но неосязаемом, — короче говоря, существующее во все века понятие о «духе».

Есть основания заключать, что гностические системы были подсказаны не только предшествующими теологиями, но и зрелищем земного правительства. Подобно тому, как император царствует, но не управляет, и вина за все бедствия дурного управления падает на проконсулов, точно так же, думали гностики, глава вселенной, вседержитель, не может быть причастен к злу, творимому под его владычеством. Такое воззрение впервые возникло, по-видимому, в великих восточных монархиях. Но отсюда можно также было заключить, что как среди сатрапов и проконсулов попадаются хорошие правители, так и низшие боги могут быть и благими.

И действительно, по теории Василида египетского, жившего в блестящее царствование Адриана, атрибут благости имеет бесконечное множество степеней, вплоть до ангелов 365-го неба, сотворивших землю и ее население; как и в учении Сатурнина, бог дает людям мыслящую душу, но ангелы восстают против бога, и их вожак, ставший иудейским богом, своей заносчивостью навлекает на евреев ненависть всех других народов. Таким образом, на египетском гностицизме лежит печать египетского пантеизма, согласно которому всякая сила — эманация Единого Нерожденного, тогда как в азиатских системах некоторым образом воплотился