Любимая старуха

Она хорошо знала моих родителей, а меня чуть ли не до моего рождения, как гласит надпись на подаренной мне в этом американском мае ее книжице стихов, которые были сочинены и опубликованы Надеждой Филипповной Крамовой в 1992–98 годах уходящего века. Ее дочь, мою ровесницу, Людмилу Штерн, тоже проживающую в Америке, я знаю с тех пор, как помню себя, с еще довоенных ленинградских времен. Люда – писательница, а теперь и англоязычная журналистка, муж ее Виктор Штерн – американский ученый. Каждый раз, бывая в городе Бостоне, я встречаюсь с этой замечательной семьей. И каждый раз мой первый вопрос про Надежду Филипповну. И немудрено – в декабре этого года ей должно исполниться ровно 100 лет. Просто обязано исполниться. Впрочем, сама Надежда Филипповна просит судьбу об обратном, что как бы вполне естественно. Хотя Гёте и сказал, что старость – лучшая пора человека, но, скажем, Анатолий Борисович Мариенгоф в своих мемуарах сказал: «Не верьте этому старому болтуну!» Старость не радость, – как говорится в пословице. И поэт Крамова вторит:

Или еще так:

Не правда ли, сильно? Здорово и неожиданно по повороту. Надежда Филипповна Крамова – актриса, писательница, переводчица, родилась 15 декабря 1899 года в Санкт-Петербурге в семье инженера. Училась в прославленной гимназии Стоюниной и в Школе Русской драмы, посещала поэтический семинар Николая Гумилева. В 20-е годы Надежда Крамова играла в знаменитом в то время петербургском театре «Балаганчик» и снималась в главных ролях во многих фильмах, в том числе «Наполеон», «Минарет смерти» и др. В качестве журналистки и переводчицы Надежда Крамова работала в Берлине, перевела с немецкого несколько книг: «Дух Рильке», «Карл, где ты?» и др. Она автор пьес «Змея», «Корабль Арго», «Дети подземелья», поставленных в свое время в разных городах бывшего Советского Союза. В вышедшей в 1989 году отличной книге «Пока нас помнят» Н. Ф. Крамова рассказывает о людях, с которыми столкнула судьба и связала дружба. Среди них – Максим Горький, Анна Ахматова, Михаил Зощенко… В стихах сборника есть и такие, посвященные Иосифу Бродскому, который бывал в их доме в Питере:

Тут все, для тех, кто знал Бродского, удивительно точно. И бормотанье, и «стишата», и стук соседей от набата и напора голоса молодого питерского рыжего Иосифа.

Читая эти, да и другие стихи Надежды Филипповны, как-то забываешь, что написаны они женщиной после девяноста. И как трогательно сказанное ею недавно:

Нет, не завтра, не послезавтра! Моя главная американская «старуха», дорогая Надежда Филипповна! Я мечтаю прилететь в Бостон на Ваше столетие, отмечать Ваши славные даты и дальше. Как говорят на Земле обетованной: «Живите до 120 лет!»

Легенда… Как часто мы теперь разбрасываемся словами: легендарный эстрадный певец такой-то, певица такая-то – тоже живая легенда, актер-классик… А уж эпитет «великий», раздаваемый на каждом юбилее от 40 до 75, – просто расхожая монета. Этот идиотский стиль и манера возникли, как мне кажется, в последние 10 лет, и слова потеряли первоначальный смысл, попросту стерлись.

А воистину легендарный русский актер Михаил Чехов, родившийся в России в 1891 году и покинувший страну в 1928, в списке наших популярных «легенд» не значится.

Судьба его сложилась непросто. В возрасте 37 лет он покинул Россию и дожил на чужбине до 64-х. Скончался в Лос-Анджелесе в сентябре 1955 года и похоронен там же.

Стало быть, 27 лет работал в чужих странах, на чужих языках, что для театрального драматического актера, пусть и отмеченного гениальностью, в профессиональном смысле – трагично. Да, Чехов создал в Америке театральную школу. Да, он немного снимался в голливудском кино. Он написал книгу о нашем ремесле. Дружил с Рахманиновым и Шаляпиным. Может быть, даже был по-своему счастлив вдали от сталинщины, царившей в нашей стране и в нашем театре. Наверняка просто сохранил себе и своим близким жизнь. Легко предположить, что Чехова с его особыми взглядами, убеждениями и особенностями характера могла постичь участь Мейерхольда или талантливейшего актера Художественного театра Юрия Кольцова, загремевшего в Магадан на десятки лет. Так что я далек не то чтобы от осуждения (и тени нет!), но и от стопроцентной уверенности в правильности моих размышлений о профессиональной трагедии Михаила Александровича. Но сдается мне, что любимому актеру русских театралов первой трети нашего столетия, сыгравшему Хлестакова, Гамлета, Эрика XIV, Облеухова и т. д., актеру и режиссеру МХАТа второго, сподвижнику Станиславского и Вахтангова, было, мягко говоря, тесновато и душно работать в Риге, Берлине и даже в огромной Америке. Ему, Чехову, не светил ни Бродвей с его драматической сценой, ни судьба в Голливуде Марлен Дитрих, не говоря уже о Чарльзе Чаплине. А ведь Михаил Чехов, судя по тому, что передает о нем легенда, был актером и личностью, не уступающей никому из мною перечисленных в качестве примера. Иное дело – музыканты, балетные, даже большие писатели: Набоков, Бунин, Бродский. Драматический актер вне стихии родной речи, родного менталитета – личность, которой не может светить ничего хорошего. По себе знаю. И хотя Михаил Чехов – гений и легенда, полагаю, что и он не мог быть до конца удовлетворен своей профессиональной судьбой в «ихних Палестинах».

Когда я оказался в мае в Лос-Анджелесе, решил обязательно навестить могилу М. А. Чехова. Но это оказалось не так-то просто, гораздо сложнее, чем положить цветы к памятнику Станиславского на Новодевичьем в Москве. Кладбище мне указали. Мы с моим лос-анджелесским другом, кстати сказать, киноактером Ильюшей Баскиным («Москва на Гудзоне», «Самолет президента», «Полицейская академия» и др.) поехали туда. Это оказалось огромным и красивым, расположенным на зеленых холмах местом – приютом вечного покоя. Спросили в кладбищенской конторе: «Где Чехов похоронен?» После долгих объяснений и выяснений про Чехова, про меня, грешного, нам наконец назвали номер участка. И вот, представьте себе: зеленая огромная гора (холм), среди прочих кладбищенских холмов, ни одного возвышающегося надгробия (таковы правила данного кладбища), об указателях или опознавательных знаках я уже и не говорю. На холме-горе в зеленой травке сотни – тысячи одинаковых маленьких плит с надписями: имя-фамилия, родился тогда-то, скончался тогда-то. И вот пойди найди среди всего этого бронзовую плиточку Михаила Чехова. Однако каким-то чудом наткнулся! И даже сфотографировал. И вспомнил, как наш мхатовский педагог Борис Ильич Вершилов тогда, в самом начале 50-х, почти шепотом рассказывал нам – студентам об эмигранте Михаиле Чехове, который был гением сцены. Давным-давно Борис Ильич работал вместе с Мишей Чеховым и Вахтанговым. Он пересказывал нам их разговоры, споры об искусстве, шутки, розыгрыши. Он же, Борис Ильич, пришел в 55-м году в аудиторию, когда мы – четверокурсники (Таня Доронина, Володя Поболь, Олег Басилашвили, я и др.) репетировали в его спектакле «Идиот» по Достоевскому. Пришел грустный, пришибленный какой-то, с опрокинутым лицом и тихо сказал: «Не стало Миши Чехова»… Теперь, в мае 1999-го, на кладбище в Лос-Анджелесе я мог установить даже дату того запомнившегося дня моих юных лет – 30 сентября 1955 года.