Кристина выбрала новый вариант пейзажа, установила мольберт и начала рисовать. Через некоторое время она словно отключилась от того, что и как делают руки, — ее обычное рабочее состояние, когда не требовалось осмысления самого процесса творчества. С одной стороны — так было легче, но с другой — удовольствия, равно как и других эмоций, во время самого процесса она не испытывала. Такое вот рисование в анабиозе. Все, что ей оставалось — «включиться» за несколько минут до того, как на полотно лягут последние мазки, и порадоваться, что еще одна работа получилась «на уровне».

Когда через несколько часов творческой медитации она «включилась» и, критически оглядев холст, признала, что ей лично придраться здесь не к чему, следующей мыслью Кристины стало: «Мамочки, а сколько времени-то?»

Судя по тому, как изменилась окраска неба, еще немного, и Фомич ее начнет разыскивать с собаками. То есть, с собакой — с Иртышом. А она к тому же всего один раз на связь выходила! Так, срочно рацию! Где же она? А вот же! Уф, только бы не опоздать! Как неохота Фомича напрягать! Наверняка он ее уже запрашивал, а она все прослушала!

После разговора с Фомичом Кристина слегка успокоилась (оказывается, он только-только собирался за ней идти) и споро принялась паковать мольберт. Спустила лодку на воду и погребла с такой скоростью, что и олимпийским чемпионам не снилась. Правда, во-первых, олимпийских игр по гребле на резиновых лодках не проводится, а во-вторых, сил Кристины хватило ровно на то, чтобы догрести до второго длинного озера, «Шнурка», как она его про себя назвала. Руки немедленно отозвались протестующей болью, разве что в суставах не заскрипели, и Кристина с некоторым удивлением поняла, насколько она вымоталась за сегодняшний день. А еще два озера переплыть, да до дома прилично топать. Плюс надо учитывать, что мольберт весит весьма солидно: Фомич, судя по всему, миниатюрные тубы с краской просто не признает, так что у него только масло на несколько кило потянет. Нет, без помощи Фомича до дома она в таком случае доберется только к завтрашнему утру.

Конечно же, Фомич ждал на берегу, и ее все страхи относительно сольного возвращения домой остались только страхами. Он забрал мольберт, повесил себе на плечо, подождал, пока Кристина чуть-чуть передохнет, сидя на берегу, а потом они медленно-медленно отправились в путь, наблюдая, как красит верхушки деревьев ранний закат. Кристине внезапно до ужаса захотелось земляники, и она, сойдя с тропинки, принялась обрывать сочные переспелые ягоды. Фомич терпеливо ждал, пока она утолит свой аппетит, добродушно подсмеиваясь и даже не думая торопить Кристину.

После сытного ужина Кристину разморило, и она, не удержавшись, решила похвастать своей сегодняшней работой, что для нее вообще-то было весьма не характерно. Она положила холст на стол перед Фомичом и с видом триумфатора принялась выжидать, что он скажет.

Фомич окинул рисунок внимательным взглядом, но ничего не сказал. Кристину что-то неприятно кольнуло изнутри. Неужели он считает, что она плохо рисует?

Наконец, после весьма затянувшейся томительной паузы, Фомич выдал свой вердикт:

— Да, руку профессионала сразу видно…

— Вам нравится?

— Да как сказать… Нарисовано красиво. Все четко, все как по линеечке. Но вот души твоей я здесь не вижу. Безжизненно все. Словно фотография.

— Как безжизненно? — упавшим голосом спросила Кристина.

— У тебя здесь полная статика. Трава под ветром не ходит, с листвой то же самое. Солнце на волне не играет. Да и волна резиновая, застывшая.

— Я что-то не понимаю. При чем здесь ваша статика? Это же картина, а не экран телевизора, как на ней что-то может двигаться или меняться?

— Надо, чтобы, когда на рисунок смотришь, тебе казалось, что ты на этот пейзаж своими собственными глазами глядишь, и вот еще полшага сделаешь, и на этой самой полянке или на этом самом бережку очутишься. То есть твои глаза должны стать моими глазами. Понимаешь?

— Не-а, — честно призналась вконец раздосадованная и сбитая с толку Кристина.

— Ну, смотри: ты для себя словно поймала один-единственный момент, вцепилась в него клещами и вытянула на полотно. Что ты, что фотоаппарат в таком случае — все едино. Но рисовала ты это ведь не за секунду? Часа три, не меньше. А то и поболе. Травинки под солнцем пожухнуть успели, вода в озере свой цвет несколько раз поменяла, тучи над головой пробежали. А у тебя этого движения не чувствуется. Нету его!

— И как быть?

— Чувствовать свою картину надо. Понимать ее. Чтоб каждый взмах, каждый мазок для тебя что-нибудь значил. Я не мастак красиво говорить, я нутром это понимаю, а вот как объяснить — не знаю. А если сам рисую, то мои картинки этого тоже не покажут. Рисовал-то я их ровно, как чувствовал, да только руки у меня не под кисти заточены. Грубые они для таких вещей. У тебя иное: Бог тебя богато талантом наградил. Только ты им ровно как столяр молотком пользуешься. Выжимаешь из него всю технику, а чувство топчешь. Может, поэтому тебя твоя работа так не радует?

— Я же вам объясняла: меня все устраивает, у меня самая лучшая работа в мире. С чего вы взяли, что…

— А кто плакался, что в голову ничего нового не приходит, что лучше всего копии получаются? Или не припоминаешь? Девонька, да не дуйся ты на меня! Я ж тебя не ругаю или на слове ловлю, я помочь хочу! Я вижу, что тебе твой труд не в радость, а сейчас посмотрел — и понял, в чем дело. Ладно, ладно, замяли, а то уже вся накуксилась, еще чего доброго вообще рисовать перестанешь. Просто знай: если еще захочешь об этом поговорить — я всегда готов. А дуться не надо, право слово!

Внутри у Кристины все бушевало от негодования. Нет, ну надо же! Тоже мне, нашелся ценитель красоты! «Я сам так не могу, руки у меня под лопату заточены, зато точно знаю, как надо»! Да таких ценителей — только свистни. Каждый тебя с превеликим удовольствием в грязи изваляет. И почему нельзя просто сказать: «Кристина, у тебя очень хорошая техника, здорово рисуешь», вместо того, чтобы ее со столяром сравнивать? Вот пусть сам хоть что-нибудь подобное изобразит, а потом пусть поучает, сколько влезет! Да такой пейзаж знающий народ на вернисаже с руками оторвет! «Волна резиновая»! Нет, ну надо же такое придумать!

Хотя кое-что он, конечно, угадал. Она действительно давно уже не задумывается над тем, как именно рисует то или это. Раньше, вроде — да, задумывалась. А сейчас просто времени на это нет, а если и было бы, то жаль его тратить на подобные вещи. Все равно все под заказ рисуется. А заказчики полет свободной фантазии не сильно жалуют, им главное, чтобы получилось так, как на эскизе, и никаких неожиданностей.

А ведь если так посмотреть, пейзаж-то она для себя рисовала! Вот странно! А отношение к нему, как к очередному заказу, не более! Может, и правда попробовать нарисовать что-нибудь так, как раньше? Как Фомич говорит, «чтоб каждый мазок что-нибудь значил»? И сравнить для себя, есть ли разница. Если нет, значит, это все измышления Фомича на почве творческой зависти. А если есть…

На эту тему Кристина почему-то даже побоялась думать дальше. Завтрашний день покажет. На лодке на дальнее озеро она, конечно, уже не поедет, и так руки ноют по самые лопатки. Наверняка, хороший пейзаж можно и поблизости от дома найти, чтоб с мольбертом за тридевять земель не тащиться, и не один. Правда, придется без купания обойтись, ну это уж как-нибудь в следующий раз. Да, и место лучше в тени выбрать, а то плечи уже пощипывает от солнечных поцелуев. Как бы не пришлось еще из себя линяющую змею изображать!