— Дикие потому что, — только и смог ответить я.

На подобные размышления у меня не было времени.

— А почему дикие? — продолжила детская писательница. — Ответ прост — климат, — не дожидаясь, пока я соберусь с мыслями, заключила Наташа. — Он на этом острове просто идеальный для существования человеческого рода. Вот этот род на острове таким образом и существует — с утра проснулись, поели фруктов, сидят на солнце, ждут, когда согреется вода в местном озере. Вода нагрелась, можно искупаться. Потом опять поели фруктов…

— Поели, теперь можно и поспать, поспали, теперь можно и поесть, — закончил я за Наташу.

— Зато никаких войн, убийств, воровства. Потому как воровать нечего и воевать не за что. Даже на животных никто не охотится. Зачем, когда столько фруктов? Таким образом племя живет из столетия в столетие, начиная от сотворения мира, и никуда не двигается.

— Выходит, им и с острова уезжать никакой нужды нет — такого климата больше нигде не отыщешь. Кстати, почему остров до сих пор никто из богатых не приобрел в собственность?

— Думаю, сейчас уже приобрели, — ответила Наташа. — А вообще он считался чем-то вроде заповедника. Так вот, Валентин, вы меня поняли? Идеальные климатические условия затормозили на века человеческое развитие.

— Наиболее дикие племена на планете там, где либо слишком жарко, либо где слишком холодно. Первым нет нужды изобретать одежду, жилище, способы согревания, у вторых, напротив, вся жизнь уходит на то, чтобы не замерзнуть, — подытожил я.

— А развитие цивилизации началось там, где климат был разнообразный, но при этом достаточно жесткий… И еще согласитесь, именно войны, человеческая несправедливость стали основным двигателем культуры, искусства, той же драматургии. О чем пишутся книги, пьесы, ставятся фильмы? Что лежит в основе?

— Драма, — произнес в ответ я.

— Не просто драма, а конфликт, — профессионально поправила меня Наташа. — Конфликт между двумя мужиками из-за одной красавицы, конфликт между двумя государствами, конфликт между личным и общественным… А у тех же островитян конфликта нет. Даже с окружающей средой. Ураганов нет, наводнений нет, эпидемий нет. Женщины все на одно лицо… При всем желании аборигены не могут ничего придумать.

— Война — двигатель прогресса, — в который раз проговорил я очередную банальность.

— Вот мы и двигаемся. А теперь, Валентин, представьте себе, что человечество на пороге открытия, к которому оно нравственно не готово.

— То есть не сможет применить его во благо? — уточнил я.

— Я вам уже сказала. То, чем занимается Жуков, вообще не пойдет ни на какое благо. Это финал человечества.

— И вы так спокойно об этом говорите? — спросил я, почувствовав, что от разговора с этой уравновешенной, негромкоголосой дамой у меня аж дух захватывает.

— А что мне делать? Вешаться? Биться в истерике? Объявить войну организации, на которую сейчас работает Жуков? — женщина позволила себе горькую усмешку.

— Вам видней, — отозвался я.

— Слушайте, господин хороший. Я не знаю, кто вы, из какой разведки, кто за вами стоит. Если вы справитесь с организацией, вытащите Жукова, я вам поаплодирую. Если нет… Поставлю в церкви свечку за упокой вашей души. Но помогать вам… Нет, не стану.

— А как же судьба человечества? — спросил я, опять же в тон ей, с какой-то горькой иронией.

— Мне нет дела до человечества. У меня тяжелобольная мать и все, более ни одного близкого человека. Детей нет и не будет. На сегодняшний день я нашла себя, книги писать мне пока что не надоело.

При этих словах Наташа легким движением руки отбросила в сторону халат цвета морской волны, которым были накрыты ее ноги и живот. И тут я увидел, что у женщины нет правой ноги. Вместо нее уродливый обрубок чуть ниже колена. Такое я видел в госпиталях, результат минной войны или разрывной пули.

— Не смущайтесь и не извиняйтесь, — улыбнулась при этом Наташа, достав из-под собственного кресла костыль и поднявшись в полный рост. — Протез в ремонте.

А она красивая, эта Наташа. Хорошего роста, фигура опять же спортивная. Даже увечье не портило ее, а придавало… Нет, не чувство жалости: Что-то придавало, красоту какую-то малопонятную, покалеченную, но все же красоту.

— Писатель обязан что-то в этой жизни испытать, — произнесла женщина. — Увидите Жукова, передайте, что у меня все в порядке, лучше не придумаешь. Об этом, — женщина кивнула на покалеченную ногу, — он знает.

— Где сейчас может быть Жуков? — задал я свой последний вопрос. — Где он может продолжать свою научную работу?

— Один адрес я знаю. Это в Подмосковье, территория не закрытая, хоть и охраняемая. Запоминайте.

Наташа произнесла все это, не раздумывая и не запинаясь. Дескать, воюй, Емеля, твоя неделя. Ладно, хоть что то.

И хоть кто-то теперь готов поставить за меня свечку…

* * *

Я вспомнил — Надя, племянница моя, одно время книжками этой Наташи просто зачитывалась, приключения там всякие невероятные. По сути те же сказки, но современным языком написанные, причем, надо отдать должное, талантливо. А ведь Наташа точно охарактеризовала хозяев Жукова — сначала ими руководили благородные патриотические мотивы, но потом они поняли, что открытия Жукова (и Наташи!) можно использовать для получения неограниченной прибыли, а также неограниченной власти… А тут какой-то человичишко, какой-то десантничек у них на пути возник. Пылинка, козявка — сметут-раздавят… Хотя пока не раздавили. Поэтому буду как лягушка в сметане, трепыхаться до последних сил. Потом или утону, или масло ногами собью и выскочу.

Вот и Жуков! Адрес оказался точным! В окулярах моего миниатюрного бинокля я увидел «охраняемое лицо». Нет, не ошибся я. Другим стал Жуков. Сломалось что-то в его отношениях с Комбригом. Подавлен, точно в плену. Видно, понял то, что в свое время поняла Наташа. «Жуковскую» науку Комбриг и компания обратят во зло. В собственную власть. А власть, как известно, развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно. Не мои слова, кто-то из великих сказал, но очень точно…

Так, а вот и охрана. На меня и моих ребят парни непохожи — массивные фигуры, ничего не выражающие лица. Тупые исполнители. Хотя и неплохо тренированные, видно по движениям. Не спортсмены, бойцы. Один прохаживается по периметру забора, еще один на балконе второго этажа, третий выглянул со стороны веранды. Четвертый… Да, есть и четвертый, вот он показался со стороны гаража. Надо сказать, Жукова держали во вполне сносных условиях. Обычный загородный коттедж, коих сегодня не счесть в Подмосковье. Ни колючей проволоки под током, ни рвов, ни злых собак. Жуков прогуливается себе по подстриженным дорожкам, видимо, обдумывает будущие научные открытия. Кроме массивных фигур его стражей, более никого не видать. Я наблюдал все это дело, забравшись на водонапорную башню, сохранились такие, знаете ли, в форме большой гранаты, с лестницей. По счастью, с нее хорошо просматривался указанный Наташей участок. С другой стороны — охранники просто обязаны держать «гранату» под особым контролем. На нее любой наблюдатель может забраться, а то и снайпер. Я убрал бинокль, в надежде, что его блики не успели заметить. Что делать дальше? Выкрасть Жукова? С охраной в одиночку справиться непросто. Меня многому учили, но главное, как говорил все тот же незабвенный Павел Михайлович, не глотать кусок, который не можешь переварить. И еще — любой из разведчиков ВДВ может выпрыгнуть из самолета без парашюта. Но только один раз… Ну, даже выкраду я Жукова. И куда мне с ним? Спустившись с «гранаты», я очень быстрым шагом оказался в березовой рощице. Отметив, что за мной никто не идет, я на всякий случай залег в траве. Издали, среди деревьев, мне видна была водонапорная «граната». Ко всему прочему, охранники должны периодически осматривать такие вот рощицы на предмет подозрительных грибников. О, вот и один из них! Послышался хруст веток, и метрах в восьми от меня появился сутулый, преклонных лет дяденька в куртке и беретке, надвинутой аж до самых глаз. На локте — корзинка, в руках — палка. Грибник шел прямо на меня. Я вжался в землю. Если грибник не наступит на меня своим резиновым сапогом, то не заметит и пройдет мимо. Пожилой дяденька остановился в паре с небольшим метров. И произнес следующее: