У герцога Альбы

Гранд Испании, внук дона Фернандо Альвареса де Толедо, один из самых прославленных героев в истории Испании, обретший известность прежде всего благодаря своим воинским подвигам в Нидерландах, сей молодой человек помимо титула пятого герцога Альбы носил еще титулы герцога Уэскара, маркиза де Кори, графа Лерина, Сарватьерра, Пьедрахита-и-Барко де Авила; позднее ему предстояло стать членом Королевского совета при Филиппе III, а также кавалером ордена Золотого руна. Как Лопе удалось познакомиться со столь влиятельным лицом? Прежде всего, вероятно, этому способствовали «фанфары славы», ибо, как свидетельствует сам Сервантес, к тому времени Лопе уже на протяжении трех лет считался при дворе очень успешным драматургом, а герцог был, как говорится, весьма чувствителен к таким аргументам, как образованность, литературный дар и рекомендательные письма; к тому же, без сомнения, сыграло роль и заступничество королевского рехидора (члена муниципального совета. — Ю. Р.), отца Изабеллы де Урбина, вхожего в круг богатых и знатных вельмож. Но, как бы там ни было, очевидцы тех событий свидетельствуют, что как только герцог познакомился с Лопе, он тотчас же стал настойчиво просить, чтобы тот поставил свой поэтический дар на службу его личным интересам. Дело в том, что дон Антонио тогда очень хотел покорить сердце одной толедской дамы и, видя, что она упорно сохраняет сдержанность, решил прибегнуть к помощи поэтического дара Лопе, рассудив, что сей дар может оказать на даму благотворное влияние. Вот так под поэтическим псевдонимом Нарцисы и под маской пастушка Анфрисо начала развиваться история страсти молодого герцога, ставшая своеобразным вступительным словом, эдакой прелюдией нашего поэта к его дальнейшим профессиональным выступлениям в лирическом жанре, и сей опыт оказался весьма удачным, а мнение о Лопе у заинтересованных лиц сложилось очень и очень лестное. Кстати, следует заметить, что благоговение перед родом Альба и бесконечная преданность этому семейству возникли у Лопе уже давно, ибо при работе над «Доротеей», к написанию коей он приступил примерно в 1583 году, он уже вынашивал замысел создания героической поэмы, главным действующим лицом которой должен был стать герцог Альба, тот отважный воин, что стяжал во Фландрии и Португалии столько славы во имя Испанской империи. Позднее, по-прежнему оставаясь восторженным почитателем прославленного полководца, Лопе воздал ему почести в «Драгонтее» и в «Страннике в своем отечестве». Когда Лопе поступил к нему на службу, молодой герцог, совершавший краткосрочные наезды в Толедо и в Мадрид к королевскому двору, постоянно проживал на землях рода Альба — в поместье Альба-де-Тормес, представлявшем собой некое подобие оазиса на выжженном солнцем плоскогорье Месета неподалеку от Саламанки, к северо-западу от Мадрида. Вместе с ним в имении жили его юная сестра донья Антония и его сводный брат дон Диего, родившийся в 1573 году от женщины, чье имя не известно. Сначала Лопе исполнял обязанности камердинера герцога, а вскоре стал его личным секретарем. Работа его была делом не простым, напротив, скорее сложным и деликатным по причине разнообразия, а вернее многообразия его полномочий и обязанностей, состоявших не только в заботе о ведении переписки герцога, но также и в том, чтобы быть официальным летописцем жизни рода Альба, да еще к тому же услужливым неофициальным летописцем галантных похождений своего хозяина. Известно, что впоследствии, пользуясь доверием членов семьи и принимая участие во всех личных делах герцога, Лопе стал его «камергером», то есть в общественном мнении дослужился до звания, которое в те времена жаловали фаворитам короля и испанских грандов. Он получал весьма значительное жалованье, составлявшее в год около четырехсот золотых дукатов, которое выплачивал ему, как о том свидетельствуют документы, Франсиско де Ганте, казначей герцога. Итак, сопровождая своего повелителя, Лопе вместе с женой обосновался в Альба-де-Тормес, и там Изабелла родила дочь, которую при крещении нарекли Антонией в знак глубочайшего почтения к роду Альба (или потому, что герцог, вероятно, дал согласие стать ее крестным отцом).

В своем дворце, построенном неподалеку от реки Тормес, дон Антонио, большой любитель изящной словесности, создал небольшой двор, во всех деталях походивший на небольшие, но блестящие дворы итальянских князей и дожей эпохи Возрождения. Окруженный поэтами и музыкантами, он устраивал во дворце красочные празднества и организовывал настоящие литературные турниры. В атмосфере всеобщего веселья и доброжелательности он создал нечто вроде придворного литературного кружка и сообщества любителей искусств, в которых Лопе распоряжался как истинный хозяин и о которых оставил множество живых свидетельств. Лопе оказался очень восприимчив к присутствию прославленного музыканта Хуана Бласа де Кастро, чем он воспользовался для того, чтобы под его мелодии и каденции исполнять свои многочисленные романсы, которые, как мы знаем, представляли собой нечто вроде баллад, предназначенных для пения, а не для чтения. Лопе разделял эту бурную литературную жизнь с молодым идальго, родом из Севильи, поэтом, человеком чутким, восприимчивым, утонченным, талантливым, наделенным большой проницательностью и редким умом, Педро де Мединой, которого в этом кружке ласково называли Мединилья. Он выполнял при доне Диего, сводном брате герцога, обязанности пажа, сочинял стихи, со вниманием выслушивая советы Лопе, нашедшего в нем верного и столь необходимого друга. Лопе в своей поэзии оставил также память и о присутствовавшем в доме герцога враче-португальце по имени Энрико Хорхе Энрикес, который начал свой «Трактат о превосходном лекаре» двумя сонетами, написанными Лопе и посвященными ему, скромному медику.

Итак, Лопе с большой охотой приноравливался к своим обязанностям, в частности к обязанности летописца этого маленького двора, столь похожего на королевский, но где все придворные отличались любезностью и дружелюбием, и его перо было всегда готово превратить в поэтические строки все, что касалось рода Альба. Лопе поэтизировал своего покровителя, преображая этого человека, не лишенного, следует признать, определенной привлекательности, но, однако, необходимо заметить, что герцог Альба хоть и питал явную склонность к литературе, вероятно, не обладал теми талантами, которые ему приписывал Лопе. И мы бы не подвергали сомнению авторство герцога Альбы, читая строки, приписываемые ему Лопе де Вега, если бы позднее наш герой не сообщил нам о своей благородной «практике», суть коей состояла в том, что он отдавал свое перо на время другим людям и эти другие ставили свои подписи под его произведениями. Об этом свидетельствуют его многочисленные поэмы, приписываемые герцогу Сессе, чьим секретарем Лопе служил и чья неспособность к поэтическому творчеству была общеизвестна; об этом же свидетельствуют и стихотворения, подписанные именем прекрасной, но совершенно неграмотной Микаэлы де Лухан, а также технически зрелые, несравненные по мастерству стихотворения, которые Лопе от щедрой души своей приписал своей дочери Антонии-Кларе, которой в пору создания этих стихотворений не исполнилось еще и восьми лет. Об этой работе «литературного негра» можно составить собственное мнение, ознакомившись с отрывком из поэмы, написанной Лопе, где герцог под именем Анфрисо принимает в своих владениях своего нового секретаря, выступающего под привычным поэтическим именем Белардо:

Герцог, заточенный в тюрьму