Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потрогав ручку, он понял, что заперт. Решетки на окнах он увидел сразу. Отсюда следовало, что он просидит тут, пока его кто-нибудь не выпустит.
Сперва он расстроился. Нет, до чего же глупо! Неужели Твист полагает, что в мирном Вустершире можно запереть человека навсегда?
Потом он догадался, что глупости здесь немного. Этому гаду нужно выиграть время, пока он скроется с добычей. Чем дольше Джон тут просидит, тем Твисту выгодней.
Джон снова подошел к двери и почти сразу убедился, что от нее ничего ждать нельзя. Прочный дуб ничем не выбьешь.
Исследовал он и окно. Решетки тоже были прочные. Значит, остается кричать. И он закричал.
Шаг этот был неразумен. Голова чуть не отвалилась. Прижав виски, он удержал ее и медленно побрел к постели. Там он полежал, пока невидимая рука наотмашь била по черепу.
Наконец мучения кончились. Он опять встал и дошел до кувшина, в котором видел теперь своего лучшего друга.
Он как раз заканчивал новый, еще больший глоток, когда заметил углом глаза, что в окне появилась чья-то голова.
– Эй! – сказала она голосом, напоминающим те звуки, которые производит платформа, груженная стальными болванками, когда проезжает по булыжнику. – Я вам чайку принес.
Голова оказалась рыжей, с большими усами, искусно загнутыми вверх. Плечи были квадратные, глаза – как у крупной креветки. Словом, всякий мог узнать в пришельце образцового сержанта. Если он не спустился с неба, что у сержантов не принято, то стоял на стремянке.
Да, славный Фланнери, рискуя жизнью, долез до окна, чтобы посмотреть, как там узник, и принести ему чашечку чаю.
– Эй вы, берите! – сказал он.
Он опоздал. Джон уже выпил чуть ли не кувшин воды, и, как ни жаль, места не осталось. Но поскольку больше всего он нуждался в общении, он охотно подошел к окну.
– Кто вы такой?
– Фланнери фамилия.
– Как я сюда попал?
– Это туда?
– Вот именно.
– Я вас притащил.
– Вот как, вы? А ну отоприте дверь!
Сержант покачал головой:
– Не орите, молодой человек, и не дурите. Выпейте лучше чайку. Пили б его раньше, не дошли бы до такой… ы… кондиции.
– Вы дверь откроете?
– Нет, не открою. Никто вас не выпустит, пока мы вас не обследуем. Мало ли что!
– Слушайте, – сказал Джон, подавляя желание ткнуть в человека чайной ложкой, – не знаю, кто вы такой…
– Фланнери фамилия. Старший сержант.
– …но не верю, что вы в этом замешаны.
– А то как же! Я ас-сис-тент доктора Твиста.
– Да он же преступник.
Сержант скорей огорчился, чем рассердился.
– Ну-ну, что вы это! Вы бы… ы… повежливей. Грубость, она только вредит.
– Он обокрал наш дом! А вы меня тут держите!
– Да? Какой же это дом?
– Радж-Холл.
– В жизни не слышал.
– Под Раджем. Отсюда – двадцать миль. Усадьба мистера Кармоди.
– Это который у нас лечился?
– Да. Я его племянник.
– Вон как, племянник?
– Да.
– Прям и племянник!
– Что вы имеете в виду?
– А то, – с удовольствием сказал сержант, снимая одну руку с решетки, чтобы подкрутить усы, – что я его племянника знаю. Высокий такой, тощий, очень симпатичный. Приезжал дядю навестить.
Джон заскрежетал зубами.
– Это другой!
– Вон как, другой?
– Мой двоюродный брат.
– Вон как, брат?
– Его зовут Хьюго.
– Хьюго?
– Вы что, попугай? – закричал Джон.
– Нет, сэр, – отвечал сержант с достоинством, – я не попугай. Я ас-сис-тент доктора Твиста в лечебнице «Курс на здоровье!». Смотрю за пациентами, не даю курить, слежу, чтобы гимнастику делали. А главное, я уже барышне сказал, знаю все эти хитрости. Она мне так и говорила: «Старший сержант, этот несчастный кошкин сын будет вам заливать, что он наследник а-ри-сто-кра-ти-ческой семьи. Вы уж мне поверьте, старший сержант». А я ей и скажи: «Мисс, меня он не проведет. Эгберта Фланнери? Да ни в жизнь. Я их, слава Богу, навидался». Ну, она на это: «Старший сержант, мало на свете таких людей, а то бы он был куда лучше, – он помолчал и, почувствовав, что чего-то недостает, прибавил: – …старший сержант».
Джон схватился за голову:
– Барышня? Какая барышня?
– Сами знаете. Которая вас привезла, вот какая.
– Привезла?
– Это уж точно. И мне оставила.
– Оставила вам?
– Ну-ну, сэр! Вы что, попугай?
Джон был слишком занят, чтобы оценить лучшую остроту, на какую только способен старший сержант регулярных войск. Если его заперли в этой жуткой комнате по наущению Долли Моллой, тогда, как ни странно, Долли Моллой связана с темными делишками Твиста. Сомнений нет.
– То есть… – начал он.
– То есть ваша сестрица. Она вас в машине привезла.
– Что? Это моя машина!
– Ну-ну, не будем! Я сам видел, как она ее вела. Помахала мне. – Он подкрутил усы, и голос его стал помягче. – Да, сэр! Повернулась и так это помахала.
Джон не ответил. Он не мог говорить. Для страхового общества двухместная машина – пустяк, то ли дело сокровища Радж-Холла, но для него, для Джона, это был тяжелый удар. Он ее любил. Он лелеял ее, мыл, смазывал, словно малютку дочь. И ее угнали.
– Выпустите меня! – закричал он. – Немедленно!
– Нет, сэр. Я обещал вашей сестрице…
– Какая сестрица! Да поймите вы…
– Я вас очень даже понимаю. – Он секунду помолчал. – Барышня, – мечтательно продолжал он, – говорила, что вы попробуете… это… меня подкупить…
Джон не отвечал. Его машину! Угнали!
– И кого, меня! – возбудился Фланнери. – Подкупить, значит, чтоб я вас выпустил.
– Не беспокойтесь, – процедил Джон, – у меня нет денег.
Они помолчали. Потом сержант сказал: «Хо!» – и они помолчали снова.
Наконец сержант назидательно заметил:
– Я чему удивляюсь? Что молодой человек с такой сестрицей пал, это самое, ниже зверей полевых. Одно дело – пить в удовольствие, другое – вот так надраться. Видели бы вы, какая печень у пьяниц, мигом бы задумались, а не тратили зря деньги. Следили бы за собой, держались, это самое, в руках – в золоте бы купались. Трать – не хочу! – Он вздохнул. – А чаек-то холодный.