Я промолчал, потому что не имел представления, что говорить. Лишь сознавал, что во всем этом есть нечто странное и непонятное.

Я никому не рассказал о произошедшем в комнате для пинг–понга и наверняка довольно быстро об этом забыл. Ведь я все‑таки был мальчишкой, и меня гораздо больше интересовала собственная персона, чем что‑либо другое. Но какое‑то время спустя, когда у нас с отцом произошел тот разговор, все вернулось обратно, и я понял: он со мной попрощался. Его тело обнаружила бабушка. Оно лежало на полу в ванной комнате, рядом с баночкой снотворного, на которой он написал: "20 = смерть". Дедушка покончил с собой.

Почему он это сделал, нам неизвестно. Отец полагал, что он, должно быть, страдал паническим страхом и паранойей. Но так ли это было на самом деле, мы никогда не узнаем. Точно так же мы не сомневались и в том, что уже никогда не узнаем никаких новых фактов из дедушкиной жизни.

Но потом кое‑что произошло. В один прекрасный день, несколько лет тому назад, отец получил электронное письмо из Аргентины от дедушкиного младшего брата, про которого мы думали, что он не желает общаться с нашей семьей. К нашему изумлению, Георг (так его звали) очень хотел с нами встретиться. И в прошлом году, когда ему был девяносто один год, он приехал в Швецию и пришел ко мне в гости.

Встреча получилась очень приятная. Внешне Ге – орг очень походил на дедушку, но проявлял гораздо больше теплоты в общении. Он привез подарки моим детям и настоял на том, чтобы, невзирая на возраст, помериться с каждым из нас силой в армрестлинге. Покончив с формальностями, он уселся на наш кухонный диван, взял Лео на колени и стал рассказывать о своей жизни.

В молодости, объяснил Георг, он мечтал стать концертирующим пианистом. У них дома в Мариенвердере был рояль, поэтому он мог упражняться и часто выступать. Однажды, когда ему было пятнадцать лет, он играл в католической школе в Кенигсберге. Исполняя произведение Баха, Георг настолько погрузился в музыку, что не видел происходящего вокруг и не заметил, как в зал вошли люди из организации "Гитлерюгенд". – Они велели мне прекратить играть, – сказал он, – но я был настолько поглощен музыкой, что не услышал. Не дождавшись никакой реакции, нацисты подошли к роялю и стали бить крышкой Георгу по пальцам. И колотили до тех пор, пока их не сломали. Дедушкин младший брат пребывал в таком шоке, что не чувствовал боли. Он оглянулся на зал и, к своему ужасу, понял, что никто из публики никак не отреагировал на случившееся. Все просто сидели и глазели. Он так испугался, что вскочил и бросился бежать.

— Я явился к ужину весь в слезах, – говорил он. – Родители спросили, что произошло, но я не ответил. Сказал только, что должен отсюда уехать, рассказы вать я был не в силах. Они пытались уговорить меня остаться, но я уже принял решение. Мне хотелось прочь из Германии.

Помимо того, что после избиения гитлерюген–дом Георг больше не мог играть на пианино, еще раньше его заставили бросить школу, и он считал, что на родине у него нет будущего. Его родители, очевидно, придерживались такого же мнения, раз позволили младшему сыну подать документы на визу в Аргентину в качестве сельскохозяйственного работника, хотя ему было всего пятнадцать лет и он никогда в жизни не работал. Но решение наверняка далось им нелегко. Особенно их с дедушкой маме Доротее.

— В тот день, когда я получил визу, мама сказала мне, что я слишком неопытен, чтобы справиться с тяготами сельской жизни, и что я просто умру, если по еду. Но я был молод и только посмеялся в ответ.

В тот же вечер у Доротеи случился удар, и она умерла. В шоковом состоянии Георг начал собираться в дорогу, но он не знал, что моя прабабушка перед смертью положила ему в носок две золотые монеты. Вероятно, она, подобно маме бабушки Хельги, не хотела, чтобы ее ребенок прибыл на новую родину с пустыми руками. Проблема заключалась в том, что Георг хорошенько не проверил свой багаж перед отъездом и поэтому не знал о наличии там монет. Зато их обнаружили таможенники в Гамбурге, пятнадцатилетнего мальчика арестовали за преступление, связанное с вывозом валюты, и отправили в Фюльсбюттель, в тюрьму для малолетних преступников.

Бóльшую часть пребывания там, которое уже само по себе могло бы стать материалом для целой книги, он просидел запертым в камере два на два метра. Тюремные надзиратели отличались жестокостью, и Георга несколько раз сильно избивали. Ему, в частности, сломали руку, испортили большие пальцы и так проломили голову, что его пришлось оперировать.

Он точно не знает, сколько времени просидел взаперти, но приблизительно через год его посетил адвокат по имени Беренд, друг его отца. Адвокат рассказал, что, проведя целый день в суде, он на трех заседаниях добился признания Георга невиновным и что тот теперь может выйти на свободу. Но, продолжал адвокат, ехать домой в Мариенвердер ему нельзя, потому что тогда его прямиком отправят в концлагерь.

Далее господин Беренд протянул ему паспорт, двадцать долларов и билет до Буэнос–Айреса, сказав, что если Георг хочет спасти свою жизнь, то должен покинуть Германию как можно скорее.

Дедушкин младший брат последовал его совету, но в добавление к прочим проблемам оказалось, что срок действия его визы за время пребывания в тюрьме истек. В результате по прибытии в Аргентину Георга снова арестовали. Шансы получить разрешение остаться в стране у него были минимальные. Он не говорил по–испански, был несовершеннолетним и не имел действующего вида на жительство. Иными словами, все говорило за то, что его отправят обратно в Германию.

Недели три–четыре он просидел взаперти, не зная, что его ждет, а потом тяжело заболел. Настолько тяжело, что потерял сознание. Очнувшись, он обнаружил, что находится в больнице. Георг понял, что это его шанс. Едва окрепнув настолько, чтобы вставать, он улучил момент, когда никого не оказалось поблизости, покинул постель, выбрался на улицу и скрылся.

Какое‑то время он бесцельно бродил по Буэнос–Айресу, ночевал на скамейках в парках и страшно боялся, что полиция схватит его и отправит обратно в Германию. Но Георгу опять повезло. В одном из мест, где он прятался, ему повстречалась компания гаучо – аргентинских ковбоев, которые собирались ехать на заработки в провинцию. Они решились взять его с собой.

— Они заботились обо мне и спасли мне жизнь, – сказал он. – Эти простые люди, сами почти ничего не имевшие, тем не менее делились со мной едой, которую добывали, и соломой, на которой спали.

Работа была тяжелой, ночи холодными. Чтобы согреться, Георг часто спал вместе с животными – иногда в окружении собак, а в течение двух лет – верхом на лошади. Он очень любит животных, пояснил он, поскольку их можно понять и на них всегда можно положиться. С людьми, считал Георг, далеко не всегда все так просто.

В общей сложности дедушкин младший брат провел в аргентинской провинции пять лет и за это время, благодаря тяжелой работе и большой доле везенья, сумел обеспечить себе сносное существование. Играть на пианино он больше не мог. Но главное, он выжил, и его руки несмотря на то, как безжалостно с ними обошелся гитлерюгенд, смогли сделать его счастливым. Сидя у нас на кухонном диване с моим сыном на коленях, он буквально излучал теплоту. Пожалуй, самым поразительным было то, что человек, прошедший через столько всего, мог быть таким добродушным и счастливым.