Около недели я ничего не заносил в дневник, фактически, последние записи, сделанные мной, наверно, несколько не в тему, ведь меня ломало три дня подряд, когда я царапал слова, сидя на холодном долбанном толчке в «Штабах». Если честно, моей «завязки» хватило не больше чем на один день, а потом я вмазался содержимым фасовки «нюхательной» смеси, которую спер из кармана пальто Мэнкоула. И вот я снова, как всегда, здоров или болен, ношусь туда-сюда... сегодня в парке втроем обули одного прогуливающегося собаковода на часы и бумажник, а это означает, что я снова вооружаюсь холодным оружием и опять занимаюсь налетами. На самом деле, меня это дерьмо не прикалывает, но меня так достали озабоченные пидоры, что иного варианта не вижу.

Но вот что реально заставляет меня задуматься, так это тот уебищный сеанс терапии, который я прошлым вечером посетил вместе с другими героинщиками. Одна дама-профессор сначала спросила, не боимся ли мы наркотической зависимости, потом, не испытываем ли мы чувство вины, употребляя джанк. Сейчас размышляю об этом, и мне не по себе. Например, что значит «чувство вины» и кто, блядь, тут виноват? Крупные дилеры делают, суки, миллиарды и ни разу не заплатят налог, сравнимый со стоимостью хоть одного косяка. Дети балуются джанком, не знаю уж, как долго, и убивают людей, а седовласые мужи в смокингах посиживают в креслах, изобретая законы, чтобы все сходило гладко. Я отправляюсь купаться в реке и вынужден окунаться в горы говна, смазочных масел и «недавно изобретенных чудесных волокон» через каждые пять футов, ведь производителям труб все до пизды... Еб твою мать, везде столько всего, что народ просто перестал замечать. И дикий кретинизм сегодня заводить об этом речь, потому что кругом такое дерьмище, что я от него отстранился слишком давно, и, наверное, поэтому я сейчас вины за собой особо не ощущаю... поговорим попозже, профессор.

В общем, как видите, джанки, по большому счету, вкалывает день напролет, как тот простой служащий, только часы работы начинаются ближе к сумеркам.

А насчет страха... хочешь играть, будь готов расплачиваться. Если вы это не догоняете, лучше съебывайтесь, или, еще лучше, не дергайтесь. «Вглядись в тот длинный коридор», — как сказал один воистину мудрый чел.

Сейчас каждый день встаем в 6 утра... идем на охоту в парк Форт-Тайрон, грабить с рассветом солнца безмозглых ранних пташек. Если дошел до того, что начал подступать к людям с ножом к горлу, лишь бы добыть денег на джанк, значит, всегда делаю я вывод, дела совсем плохи. И чтобы не пиздели на Мэдисон-авеню, джанки не любят подобный способ добычи финансов, обычно они напуганы и уязвимы не меньше жертвы, возникни необходимость реального применения силы. Я прибегаю к нему, только когда окончательно прижмет... если с лаве полный напряг и по-другому достать никак, и даже тогда копофобия и общая нервотрепка себя не окупают. Вчерашний день это и доказал... мы проторчали в парке три часа, и удалось добыть у старой дамы пятерку, да еще у какого-то лоха два бакса плюс мелочь. Потом, позже в тот день, выяснилось, что удача обо мне не забыла. Я стащил сверток из кузова машины рядом с аптекой, и оказалось, что там куча щеток для волос. Сейчас на бумаге оно, возможно, на правду не тянет, но жизнь преподносит такие маленькие сюрпризы. То были классные щетки из твердой резины (с небольшим зажимом сбоку, как на ручке, чтобы можно было носить в кармане рубашки), и на пластиковых футлярах проставлена цена — 49 Денов. Я вмазал трехдолларовую фасовку и пошел шататься по парку и баскетбольным площадкам, впаривая их по 20 центов за штуку или по десять за коробку, и, в итоге, спихнул карманных расчесок на 22 бакса.

Но сегодня снова копофобия и налеты. Пока собаководы выгуливают своих любимцев, таскающих их за собой, мы притаились в кустах и грезим о пухлых бумажниках. И сегодня наши грезы осуществились. Кекс средних лет, по манере и одежде явно пидор (волосы неаккуратно осветлены перекисью и, смешно и грустно, почти такие длинные, как у меня), рассекает мимо в таком, как выяснилось, жутком подпитии, что оно представляло непосредственную угрозу его гражданским правам. Нам пришлось сдерживаться изо всех сил, чтобы с ревом не вывалиться из кустов. Но объект первоклассный, и нам ни в коем случае нельзя его упускать. Удача смилостивилась над нами за наши мучения, ведь мы не нашли ни души в парке за все утро... моросило, коп, патрулирующий парк на своем ебучем скутере, скорее всего, трескал пончики с кофе где-нибудь в дешевой забегаловке. Мы сделали шаг. Ничего такого, подстеречь жертву... нож к горлу. Он застыл, как замороженный овощ.

— Главное, не дергайся, — прошипел я, — у моего кореша пушка, а вот этим ножом можно больно пораниться.

Мэнкоул вытащил бумажник, пачка купюр отдельно, мелочь отдельно. Я снял с него часы, настоящие противоударные, постучал пальцем по двум его кольцам. Он отдал их.

Мы сказали, что хотели бы теперь извиниться. Я взял его за волосы:

— Красивые волосы. Нам нравятся длинные волосы. (Он не мог заметить, что мой хаер даже длиннее, чем у него, поскольку я убрал его под берет, чтобы меня не узнали, иначе, как я считал, меня будет легко найти.) Нам нравятся длинные волосы, потому что за них удобно схватиться, когда ты перерезаешь жертве горло, если она вздумает звать легавых до истечения следующих десяти минут.

(Этот гон крутого чувака, устраиваемый мной в процессе обувания лоха, всегда удивлял меня. Главное, он заглушает звон моих трясущихся коленок.)

Сейчас вернулись в «Штабы» оценить общий итог: в бумажнике пять двадцатидолларовых купюр и одна десятка, пачка выглядела солидно, но состояла из однодолларовых бумажек, всего их тридцать одна. Часы, новые «Bulova», можно относительно неплохо заложить... одно клевое нефритовое кольцо, на втором его инициалы в окружении фальшивых самоцветов. За сегодняшний день наши страхи окупились... и в ближайшее время мы собираемся спать допоздна.

Сегодня вечером отвисали в «Штабах» вместе со старым корешем и соратником по нарко-охоте Фрэнки Пайнуотером. У него офигительно работает воображение, не один вечер мы просидели с ним на крыше, закидываясь кислотой, любуясь звездным куполом и болтая о мистике. Насчет Фрэнки такая фенька, что он на пять лет меня старше, и потому, когда несколькими годами ранее стал торчать, у него на хвосте не было, в отличие от меня, школы, которая удержала бы его от тяжелой зависимости, и он встрял по-крупному и сразу. В результате он сидит уже долгое время, а я впервые столкнулся с последствиями привычки. Никогда не думал, что он сумеет слезть, но, как мы сделали вечером вывод: и пейот, и опиум произрастают из почвы, и пускай все наркоты бредят познанием космоса, которое дарует пейот, кто может сказать, что у мака нет своих тайн... хотя я и родил такую теорию, наверное, сам же в нее не верю.

Короче, Фрэнки рассказывал мне про свою матушку, фанатичную ирландку-католичку. Как и многие местные тетушки, она устала от его многочисленных попыток вылечиться и придумала вытащить его в прошлое воскресенье на Торжественную мессу и заставить отстоять ее от начала до конца. Похоже, последнее время Фрэнки сам тянулся обратно к вере, много читал Библию и все такое, и был готов опять вернуться в церковь. Черт побери, он опробовал все способы завязать, описанные в литературе, и почему бы не рискнуть встать на путь религии. Ни фига не вышло. Он сказал, что только он присел на свое место (он не успел бахнуть утреннюю дозу и страстно желал, чтобы чудо, свершись оно, было большим), как заметил справа от себя алтарь, утыканный сотнями крошечных толстеньких свечек в красных стеклянных подсвечниках... точно такие же мы скоммуниздили из этой самой церкви, чтобы на славном сильном огоньке готовить в ветреные вечера в парке дозу (кстати, одна штука валялась у меня в соседней комнате). Короче, уставился на означенные свечки и мысленно представил над каждой ложку или скрученную бутылочную крышку с булькающей внутри дозой. И тут вышел служка, таща к алтарю гигантскую свечу... Фрэнки вообразил бумажные фасовки размером с хозяйственную сумку и десятифутовую суповую ложку, которую можно подогреть на такой свечище, и несколько фунтов джанка, расплавяющихся из порошка в сладкий сок. Тут уж его мамочка удивленно на него поглядывала, он окаменел в трансе, словно на него сходило божественное откровение, и в голове лишь эта хрень... ДОЗА. Но кульминация произошла, когда священник принялся окуривать прихожан ладаном, и Фрэнки вдохнул изрядную порцию. «На сто процентов, запах абсолютно идентичный тому, что выделяется во время приготовления ширки. Не ошибешься», — утверждает он (и он прав, как мне теперь кажется. Когда готовишь дозняк, то стоит тяжелый густой аромат, точно такой же, как от церковного ладана на похоронах и прочих мероприятиях). «А потом что было?» — спросил я. «Черт, что, по-твоему, прости господи, могло быть? Я встал, ушел, помчался, как ошпаренный, домой, залез в нижний ящик, высыпал все заначку на посудку, поставил на красную свечу... весь из себя невменяемый».