Семена охватила паника. Двигаться вперед и возвращаться домой было одинаково страшно. Единственное, на что он мог рассчитывать, это на пистолеты Заблуды-младшего. Сам свинарь боялся оружия – особенно той ответственности, которая возникает, когда его достаешь… Он побежал в сторону мельницы, однако попасть под защиту огневой мощи Начальника так и не успел.

Черный смерч налетел сзади. Семена оторвало от земли, и все ориентиры сгинули в мглистом тумане. Свинаря с бешеной скоростью завертело вокруг оси, проходящей через макушку и мошонку. В глазах у него померкло. Его стошнило, и он изверг из себя остатки полупереваренного ужина. Они слабо фосфоресцировали, летая по спиральным траекториям; снизу это было похоже на фейерверк или карнавал светлячков… Затем Щетина почувствовал запах эфира, которым и сам часто пользовался, усыпляя голозадых ребятишек, и погрузился в удивительно мирный сон.

Вначале сон был очень глубоким; позже Семену приснились свиньи. Множество свиней, однако не на ферме, а в операционной. Впрочем, не совсем свиньи – скорее всевозможные гибриды. С руками, ногами и прочими «излишествами». Похоже, кто-то интересовался пересадкой органов и конечностей не меньше свинаря (но с гораздо большим успехом). Собственный «близнец» Семена, болтавшийся поблизости, выглядел настолько странно, что хозяин его даже не сразу признал.

Это было одно из тех сновидений, после которых совершаются эпохальные открытия и раздаются крики «браво!», «эврика!» и прочие знаменитые восклицания. Щетина увидел операции по трансплантации во всех подробностях.

Однако воспользоваться полученными знаниями ему не довелось.

* * *

Начальник спокойно покуривал, пряча самокрутку в кулаке. Жуткий скрип мельничной оси и весьма вероятное наличие призраков не повлияли на его душевное равновесие. Он сидел на березовом пеньке в двадцати шагах от мельницы и, как всегда, был готов к любым неожиданностям. Например, к тому, что Щетина приведет с собой людей помещика. Чем еще можно было объяснить его опоздание? Сам Гришка был пунктуальным человеком, и ему очень не нравилось, когда другие опаздывали. Это означало, что в воспитательных целях он врежет Щетине под дых. Если же тот придет не один, то умрут все. Заблуда-младший умел сводить сложные и запутанные вещи к простым и понятным.

Он решил дать свинарю лишних полчаса – очень уж хотелось выведать, что там затевает старая сволочь Ферзь. Поэтому Начальник стал свидетелем необычного атмосферного явления. Внезапный порыв ветра сорвал шляпу с его макушки и забросил куда-то вверх. Подняв голову, Гришка увидел нечто, напоминавшее огромную крестообразную тень, вращавшуюся на фоне тяжелых облаков. Или попросту рваное полотнище, которое пронеслось мимо мельницы. В общем, Начальник не успел разобрать, тварь ли это, обман зрения или тряпье, сорванное с огородного пугала. Как выразился бы Жирняга, «НЛО». В любом случае, размеры черной каверны были впечатляющими. В ее середине мерцали искры, похожие на звезды…

Когда стало ясно, что Щетина уже не появится, Григорий мысленно записал себе штрафное очко. На всякий случай. Лучше переоценить, чем недооценить противника. Можно было не сомневаться, что свинарь расколется еще до того, как его начнут медленно поджаривать на костре или загонять иголки под ногти. Вероятно, мальчики Ферзя сейчас этим и занимаются…

Но если бы Начальник города Ина знал, что будет дальше, он не зацикливался бы на пустяках.

* * *

Придя в себя, Семен сразу же почувствовал: что-то не так! Он испытал целую гамму странных, непередаваемых ощущений. У него было чудовищно тяжелое, разбитое, желеобразное тело – и в то же самое время тела как бы не было. Нервы висели в пустоте, будто провода, протянутые во все стороны и прикрепленные изнутри к раздувшейся оболочке; по ним мчались сигналы боли. Кожа дико зудела. Кто-то грубо пощипывал окраины его бесформенной туши.

Открыв глаза, он увидел справа от себя голый розовый свиной зад с вопросительным знаком хвостика, деликатно прикрывавшим анальное отверстие. Чуть левее находилось разбитое корыто. Еще левее – рыло в отрубях. Запах стоял нестрепимый. Вокруг клубились мухи, сердито жужжали и норовили сесть на веки. Щетина поморгал. Даже это простое упражнение далось ему нелегко. Лицевые мускулы работали из рук вон плохо.

Значит, он лежал в свинарнике. Хорошо, что не на кладбище. Это был, вне всяких сомнений, его свинарник, знакомый заведующему до мелочей…

Шея болела так, словно на ней застегнули раскаленный докрасна металлический ошейник. С невероятным трудом Семен опустил голову ниже. При этом что-то захрустело у него на затылке.

Он увидел грязно-розовую плоть и загаженный пол. На полу толкались поросята, дрались за вакантные места у сосков огромной брюхатой свиньи и повизгивали точь-в-точь как невинно убиваемые детишки во время хирургических экспериментов без наркоза.

До Щетины не сразу дошло, что и брюхо, и соски, и молочные железы, и копытца принадлежат теперь ему – вместе со всеми свиными потрохами. Правда, от него самого осталась одна голова – так что еще неизвестно было, кто кому принадлежал!..

Он долго не мог поверить в это, а когда поверил, то завыл от ЖИВОТНОГО ужаса. Потом он увидел две пары сапог за деревянным ограждением и услышал низкий хохот Ферзя. Раскаты здорового, жизнерадостного смеха длились не меньше минуты. Ужас Семена сменился чисто человеческой предсмертной тоской.

– Доигрался, дебил? – спросил помещик, вдоволь насмеявшись. – Кто ж это тебя так, а? Хоть бы хряку твою тупую башку пришили!..

Щетина честно пытался, но обнаружил, что не может издать ни одного членораздельного звука. В глотке будто застряла сосиска. Жирная тяжелая муха врезалась ему в правый глаз и сорвалась в штопор.

– Извини, – сказал помещик и зевнул, потеряв интерес к бывшему свинарю. – Сам понимаешь, времена сейчас не те, чтобы народ пугать.

Он дал знак человеку, стоявшему рядом. Батрак подошел к кормящей «свиноматке». Щетина увидел одним глазом топор у него в руках и тонко заскулил.

Батрак перекрестился. Топор взлетел.

Хруст; мгновенная вспышка боли; черный колодец. Для головы заведующего свинофермой все было кончено. Ее зарыли на помойке. А его туша оказалась рекордной по количеству сала.

Что же касается копченых окороков, которые особо любил Ферзь, то их могло бы хватить на несколько месяцев.

Священник смотрел вслед удаляющейся ведьме так пристально, словно пытался просверлить взглядом ее затылок и разгадать тайнопись ее извилин. У него самого в голове была редкая кашица. Хотелось материться; попа сдерживали лишь необычность и мрачная торжественность обстановки.

Полина свернула за угол; некоторое время было слышно раздражающее шарканье ее подошв. Потом и эти звуки пропали. Священник остался один на один с неведомым «благодетелем».

«Если спросят… Спросят?!» Это было что-то новенькое! Впрочем, никто не потрудился объяснить священнику правила игры. Он согласился сыграть с завязанными глазами – и теперь мог обижаться только на самого себя.