– Я прожил там год. Целый год, понимаете? И за год невстретил ни единой живой души. В соседних комнатах был еще кто-то, но я никогданикого не видел, ну, кроме тех, которых грузили на ладью. Стучал в стену, никтоне отзывался. Пытался дойти – не мог. Там коридор странный. Кажется, что другиекомнаты близко, но часами можно бежать и не сдвинуться на палец. Даже вещей вкомнате не было – только скрипучая железная кровать.

– Воображаю, какая пытка, когда ничего нельзяпотрогать, – посочувствовала Улита.

Ромасюсик грустно кивнул, подтверждая этот факт.

– Да и снаружи не лучше. Идти некуда, хотя и не держат.Всюду открытое ровное пространство. Ничего не растет, кроме мхов и каких-токуцых кустиков. Нет ни дня, ни ночи. Не темно и не светло – серо… Воздухстоячий, ни ветерка. Не поймешь, то ли жарко, то ли промозгло. Кричать хочется,но знаешь, что все равно не услышат.

– Недурное описание Нижнего Мира, – оценил Арей.

Шоколадный юноша одичало посмотрел на него.

– Как-то я решил искупаться в Лете. Подождал, покаладья Харона отчалит, отошел подальше, чтобы никому не мозолить глаза. Я долгоходил в бассейн и был уверен, что прилично плаваю. Понимаете? Но оказалось,вода в Лете не держит. Загребаешь руками, все как положено, да только неплывешь, а тонешь. Я и не сообразил, как оказался на дне.

– Лета – река для лишенных плоти. Не хватало, чтобы ееводы держали живых, – сурово сказал мечник.

Мефодия больше заинтересовал рассказ о длинном одноэтажномдоме из камня.

– Там что, школа? – спросил он.

– У мрака нет школ. На худой конец тренировочные лагеряи вербовочные пункты. Последние на случай, если потребуется много пушечногомяса, – поправил Арей.

– А этот длинный дом?

– Там держат тех, кто нужен Тартару… Итак, милейшийРомасюсик, мои поздравления: год тебя упорно готовили. Видно, ты не глуп, еслиосвоил все так быстро. Наш синьор помидор успешно прикидывается олухом гораздодольше…

Ромасюсик, успевший извлечь из карманов руки, пересталтрогать бумажки на столе у Улиты. Губы из жевательной резинки растянулись всамую сладкую улыбку мироздания.

– Фантастично! Но меня ничему не учили! За год я невидел ни одной книги. Понимаете?

– Порой знания вливаются незаметно, как яд, безучителей и зубрежки, – заметил Арей.

– Я ничего не умею! – жалобно сказал Ромасюсик.

Его мармеладные глаза от испуга совсем засахарились. Арейже, точно издеваясь над ним, рассуждал:

– Тебе только так кажется! Скрытые навыки самыеопасные. Бомбе тоже можно внушить, что она пчелка, которой хочется сесть накрасивую крышу Генерального штаба, просто чтобы погреться на солнышке. Менябольше интересует другое: был ли твой курс завершен к моменту, как ты утонул?При условии, что это милое событие не подстроили.

– Я утонул сам, – поспешно возразил Ромасюсик.

Арей пожал плечами.

– Ты и с крыши упал сам. Мрак умеет уважать свободуволи, – заметил он.

Ромасюсик стал накручивать волосы на палец. Его подбородокдрожал. Радостный волнистый попугайчик выглядел раздавленным собственнойшоколадной сущностью.

– Знаю, – сказал шоколадный юноша. – Я слугаТартара! Я отвратительный злой уродец.

– Отвратительный злой уродец – я. Попрошу не заниматьмою экологическую нишу, – возмутился Чимоданов. Зудука, очень довольныйшуткой хозяина, принялся стучать по полу.

Ната зажала уши.

– Чемодан, расслабься! Конкурс идиотов еще необъявляли. Призов тоже нет, – сказала она.

– Вихрова, «чемодан» – это ящик с ручкой, а моя фамилияЧимоданов! Попытайся запомнить!

Ната показала большой палец.

– Классная отмазка, Петя! Мама в садике научила, чтобыдетишки не дразнили?

Осколки негромкого волнующего смеха разлетелись по приемной.Лишь секунду спустя Меф понял, что смеется Прасковья. Осторожная Дафна за рукавпотянула Мефодия за кресло, и, оказалось, вовремя. От свечи на столе у Улитыпрокатилась волна огня – клубящаяся, буйная. Все, чего касалось пламя,вспыхивало и превращалась в ничто. Пламя почти докатилось до визжащегоЧимоданова, когда Арей погасил его, нетерпеливо махнув рукой.

Прасковья перестала смеяться. Мягко ступая, Улита подошла кместу, где некогда стоял ее стол, а теперь было образцово-показательноепепелище. Уцелела только большая печать мрака.

– Девушка! – сказала ведьма с психиатрическойвкрадчивостью. – Учитесь властвовать собою. Это советую вам не я, аПушкин. Не надо плакать, не надо смеяться. Если хотите посмеяться, говоритепросто «хи-хи!», не размыкая губ. Мы вас поймем и оценим.

Лучше бы Улита промолчала. Прасковья сомкнула брови. Ведьма,синея, схватилась за сердце. Она судорожно пыталась сделать вдох, но не могла.На этот раз первым опомнился Меф. Он подбежал к Прасковье и, схватив ее заплечи, развернул к себе. Он сделал это довольно грубо, ожидая сопротивления,пламени, удара кинжалом – чего угодно, однако в его руках Прасковья повела себянеожиданно покорно. Ее лицо было теперь совсем близко. Раскосые глаза в упорсмотрели на Мефодия. Углы рта чуть приподняты.

– Не делай так больше никогда! Слышишь? Никогда! –крикнул Меф.

Прасковья медленно подняла руки и коснулась щек Мефодия.Ладони у воспитанницы Лигула оказались неожиданно горячими. Судя по ихтемпературе, Прасковья вот-вот должна была скончаться от жара. Однако, судя поцветущему виду, это не входило в ее планы. Мефу чудилось, что через рукиПрасковьи жар передается его коже и всему существу.

Ощущая себя сбитым с толку, Меф выпустил Прасковью иповернулся к Улите. Ведьма судорожно дышала и все никак не могла отдышаться.

– Дело не только в свече! – услышал Мефодий голосАрея. Кажется, мечник отвечал Чимоданову на его вопрос. – Эта девица –просто вулкан энергии. Земля, воздух, вода, огонь. Она лепит из стихий, как тыиз глины. Ей нужен только источник.

– Она сильнее меня? – вклиниваясь в разговор,спросил Меф.

– Нет. Сильнее ты. Но она мобилизует свою энергиюбыстрее. Представь, у тебя огромная неповоротливая пешая армия, а у неенебольшой, но отлично подготовленный конный отряд, – негромко, чтобы неуслышала воспитанница Лигула, отвечал Арей.

Мечник вернулся к Ромасюсику. Тот отнесся к пожару врезиденции мрака довольно спокойно. Только жалел, что много вещиц исчезло и ихнельзя больше трогать.