«Работать с ним, — вспоминал В. И. Ковалевский, — было и приятно, и легко. Усваивал он новый предмет, что называется, на лету. К ближайшим сотрудникам он относился с большим доверием и предоставлял им широкую самостоятельность и большой почин. За час — полтора времени проходило в его кабинете немало докладов. Шаблонные он пропускал либо молчаливым кивком головы, либо лаконическим „дальше“. К возражениям Витте, вообще говоря, относился терпимо; основательные доводы и твердая, по его убеждению, защита на него действовали. Нервность у него проявлялась разве в тех случаях, когда он связывал себя словом дать определенное направление делу, а между тем встречал возражения со стороны своих товарищей по работе»1.

Министр проявлял полное равнодушие к собственной внешности, и если бы не жена, то ходил бы, наверное, в обтрепанной одежде и стоптанных сапогах. Чувства его с годами не потускнели. Он сильно переживал, когда ее не было рядом. Уцелели и хранятся в Российском государственном историческом архиве в Санкт-Петербурге более 100 писем С. Ю. Витте к жене. Вот отрывок одного из них, написанного в январе 1897 года: «Мой ангел, не беспокойся, моя ненаглядная. Ты, конечно, знаешь, как я теперь жажду быть с тобою, именно твоим мужем. Если бы это было ранее, когда я терзался, когда я плакал, как ребенок, через тебя и за тобою, то мне тогда было счастьем покончить с собою. Но теперь у меня есть то, что меня привязывает к жизни, это ты»2. Как мог, С. Ю. Витте старался скрасить монотонную жизнь Матильды Ивановны. Ежедневно министр выкраивал полчаса времени, чтобы поговорить с женой и сыграть с ней партию в безик. Время, которое он проводил в ее обществе, было его единственной отрадой. М. И. Витте отлично вела дом и, можно сказать, посвятила собственную жизнь своему выдающемуся мужу. Она была его верной спутницей по жизни. Никто так не радовался успехам С. Ю. Витте, как она.

С. Ю. Витте был сильно привязан и к приемной дочери, красавице Вере. Он часто рассказывал ей, пока она была маленькая, какие-нибудь случаи из своего детства на Кавказе. Рассказчиком он был отменным.

Министр финансов всегда был рад приезду из провинции своих университетских товарищей. В их компании он с наслаждением пускался в воспоминания о молодости3.

С членами императорской фамилии у С. Ю. Витте сложились весьма прохладные отношения, исключая великих князей Михаила Александровича и Владимира Александровича. Министр финансов решительно пресекал все попытки знатных персон обогатиться незаконным путем. Как-то раз два великих князя задумали учредить золотопромышленную акционерную компанию. Директор Департамента торговли и мануфактур В. И. Ковалевский дал отрицательное заключение по делу — принцы крови, почти все занимавшие высокие государственные посты, по закону не могли становиться учредителями либо состоять на службе в акционерных обществах. Великие князья от своего не отступились и создали все-таки компанию с учредителями из подставных лиц. Во время обсуждения ее устава в Комитете министров С. Ю. Витте разразился горячей филиппикой, в числе прочего заявив, что нельзя допускать создание акционерных обществ с явно спекулятивными намерениями и подставными лицами4. Впрочем, он иногда уклонялся от ратоборства с влиятельными персонами, если того требовал государственный или его личный интерес. К просьбам частных лиц министр финансов относился благосклонно, если эти просьбы облегчали проведение в жизнь его планов. Особенно трудно было ему отказывать своим старым друзьям по Киеву и Одессе — они оказывали ему услуги собиранием ценных фактов, сообщением важных для него слухов и разоблачением интриг5.

В должности министра финансов С. Ю. Витте узнал, что собой представляет петербургская знать на самом деле. «Они отличаются от обыкновенных людей не столько большими положительными качествами, как большими качествами отрицательными. На свете, конечно, много есть алчных людей, даже большинство людей алчно, так как это чувство до известной степени есть закон природы, это есть самозащита, — у знати чувство же это в сто раз больше, чем у обыкновенных людей. Если обыкновенный человек эгоистичен и алчен, то он эгоистичен и алчен вследствие сознания, что ему нужно жить, что иначе он, а если не он, то его семейство, — умрет, что нужно обеспечить жизнь своего семейства. У знати же алчность очень часто является из-за любви к богатству, из-за любви к роскоши, из-за любви к власти внешней, которую это богатство дает. Мне приходилось видеть таких знатных лиц, которые при различных высочайших выходах, высочайших балах держат себя так важно, что со стороны кажется, что к ним подобраться нельзя, а между тем эти же самые лица в моем кабинете из-за какой-нибудь денежной выгоды — из-за 10 тысяч или 100 тысяч рублей — готовы ползать чуть ли не на коленях, оказывая мне всякое ухаживание и проявляя всякое подобострастие. Я не говорю это в отношении всех лиц; между ними, конечно, есть много лиц и семейств в высокой степени порядочных, благородных и честных, вполне достойных того высокого имени, которое они носят, но многие из них — величайшие лицемеры, подлецы и негодяи, а в особенности жадны бесконечно!»6

По пятницам министр финансов отправлялся в царскую резиденцию для текущего доклада императору по делам, которые требовали высочайшей резолюции. Сначала в Гатчину, к Александру III, а затем в Царское Село, где затворничал в кругу семьи под надежной охраной его царственный сын. Докладывать надлежало в парадном облачении. Для военных это был сюртук, для штатских министров — мундирный фрак при белом галстуке и ленте.

Большая часть всеподданнейших докладов С. Ю. Витте пришлась на Царское Село. Туда министров доставляли специальным поездом. На вокзале в Царском высокопоставленных визитеров ждали придворные кареты, которые везли их прямо в Александровский дворец. Дворец и парк вокруг него охранялись усиленно: у каждых из многочисленных ворот, хотя и запертых, стояло по вооруженному солдату и по одному или два полицейских из дворцовой охраны. По периметру ограды парка разъезжали вооруженные гвардейские казаки таким образом, что весь круг ограды находился под непрерывным наблюдением. У главных ворот дежурила группа полицейских, которая отбирала пропуск у сидевшего на козлах кареты дворцового лакея. Внизу дворцовой лестницы министра ждал младший швейцар. Он принимал у него портфель с бумагами к высочайшей резолюции. В сенях министра встречали старший швейцар и скороход, который брал портфель и нес его в царскую приемную. Двери приемной охраняли два гвардейских казака.

После доклада, занимавшего от нескольких минут до нескольких часов, министру полагался завтрак с гофмаршальского стола. О завтраках времени императора Александра С. Ю. Витте был невысокого мнения, говоря, что таким столом можно испортить себе желудок. Николай II больше внимания уделял удобствам личной жизни, и придворная кухня, можно думать, несколько улучшилась. Завтракать министров возили в Большой дворец, где каждому предоставлялся небольшой апартамент для приема пищи и последующего отдыха. Завтрак подавался на небольшом столике в гостиной, рядом была спальня с кроватью, всегда постланной и накрытой стеганым шелковым одеялом. Во всех апартаментах стоял большой письменный стол с принадлежностями для работы. Гофмаршальский завтрак был довольно простой для тех времен, почти домашний: закуска с двумя графинчиками водки, английской горькой и русской очищенной, порция свежей икры и порционное холодное мясо, неизменная чашка пресного бульона с пирожками. Затем шло рыбное блюдо (обычно гатчинская форель) и мясное — бифштекс, котлеты с зеленью либо что-то другое в том же роде. На сладкое предлагалось мороженое, компот и выпечка. На стол ставились вина: херес, мадера и т. п. После завтрака подавался кофе7. Официантам, прислуживавшим министру во время трапезы, полагалось три рубля на чай, столько же всякий раз получали придворный кучер и лакей.