— Водички кто-нибудь желает? — Первое, что здесь бросилось в глаза Даниле, — это колодец: два бревна вкопаны вертикально, на них — третье, с ржавой цепью, на конце которой помятое ведро. Над дырой в земле крышка из некрашеных досок, ветхая, гнилая. То ли хозяин такой, что подновить ленится, то ли вовсе нет хозяина.

Второе вряд ли — дым сам по себе в трубе не заведется.

Рядом с колодцем стоял большой камень. Не возвышался, не торчал, а именно стоял. Камень напоминал старуху, сгорбившуюся, уставшую от жизни. Рядом лежали две стрелы, ржавый магазин для АК и расколотая ножная кость оленя с видневшимся внутри красноватым мозгом. Кость, по всему, положили недавно.

Данила почувствовал, что в спину ему пристально смотрят. Он едва сдержался — захотелось отпрыгнуть, развернувшись, и жахнуть очередью. Он тут не сам. Тот, кто за ним наблюдает, наверняка держит на прицеле и его товарищей. Дан покосился на Ашота — тот побагровел, лицо напряженное, — значит, Данила не один такой чувствительный.

Что делать, а?!

— Ой, какие собачки! — послышался из-за спины восторженный вопль Мариши. — Красивые, пушистые!

Ашот и Данила тут же обернулись и вскинули оружие.

Среднего размера самоедские собаки молча смотрели на пришлых из незапертого загона в дальнем углу. Они не лаяли, не скалили клыки, но чувствовалось — если что, готовы напасть в любую секунду. Данила, выросший в остроге, где животных терпели лишь в качестве источника белков и жиров, отказывался понять, почему собак держат без надзора. Опрометчивая беспечность. И уж тем более его удивила реакция Мариши — «красивые, пушистые»? Блохастые и опасные! А ну как на них слизни?!

Хотя со слизнями, конечно, перебор. Будь эти песики зомбаками, уже накинулись бы.

— Мариша, не подходи близко. — Гурбану тоже не понравились белые зверушки. — Бахир, присматривай за ними. Если что — вали.

Необитаемое, значит, поселение. Заброшенное типа. Ага, держи карман шире. Кто-то же носит камню кости и кормит собак… Расслабившиеся было «варяги» метнулись к солидному деревянному терему, у которого возвышался столб с ветряком и проводами. Данила еще обратил внимание на прибитые к фасаду оленьи рога — что за хрень? Зачем это?

Ашот толкнул дверь прикладом СВД, та со скрипом открылась.

— Смазать бы… — Толстяк хотел пройти внутрь, но его отстранил Гурбан.

Прислонившись к дверному косяку, командир прислушался, а потом, держа автомат перед собой, медленно проник в дом. «Варяги» бесшумно двинули следом. Бесшумно — это пока Ашот в полумраке не зацепился за что-то и оно не рухнуло на пол, разбившись на десятки керамических осколков, — кувшин, значит, был.

Скрывать вторжение больше не имело смысла.

«Варяги» ускорились, чуть ли не ввалились в большую комнату, заставленную простенькой мебелью, такой старой и ветхой, что на нее смотреть было опасно — еще сломаешь, — не то что пользоваться.

Иконы в углу, огонь в печи, пучки трав висят, шкуры на стенах и выцветшие от времени ковры. У печи, не обращая внимания на пришлых, будто нет их вообще, хозяйничала еще не старая женщина в длинной, до пят, черной юбке и ватной безрукавке, наброшенной поверх грязно-серого свитера под горло. На голове — шерстяной платок.

Она мазнула по гостям взглядом единственного глаза и тут же потеряла к ним интерес. Второй ее глаз, как заметил Дан, прикрывала кожаная повязка. На лбу чуть выше круглого наглазника виднелся рваный шрам, опускавшийся по щеке до нижней челюсти. Единственное око хозяйки почти затянула катаракта. За окном терема как по команде взъярились собаки, хрипло залаяли. Покинув загон, в дом зайти они все же не рискнули.

— Здравствуй, хозяйка. Мы… — начал Гурбан с порога.

— Молчи. Я знаю, кто вы. — Женщина кинула на него быстрый взгляд и отвернулась.

Ашот повертел пальцем у виска — типа куда мы попали, эта баба конкретно не в себе.

И тогда женщина, не оборачиваясь, сказала:

— А ты, толстощекий, палец убери, а то беду накликаешь на свою голову. Знаешь, какая беда нам всем на голову грозит? А тебе так больше всех.

Ашот побледнел, шмыгнул носом. Мало того что увидеть его художества дамочка не могла — спиной стояла, да и не шибко у нее со зрением хорошо, — так еще и намеками пугает. Ведь слизня напророчила, ведьма, который у него на затылке типа устроится как у себя дома.

И так Ашотику не по себе стало, что он брякнул:

— Слышь, хозяйка, а чего это за камень во дворе?

Женщина застыла на месте, будто гвоздем прибитая:

— Это сейд.[21]Он будто человек. С ним рядом тихо надо, ругаться нельзя, шутить нельзя. Сейд подарки любит и чтобы пищу давали хорошую.

Ашот подмигнул Дану — мол, хоть царицей всея Руси мадам себя не величает, а подношения все же клянчит. Такие они, северные люди.

— И если хорошо ему, не в обиде сейд, то рыбу в сети загоняет, на охоте помогает и вообще, — продолжила хозяйка.

— Камень, да? — Ашот ухмыльнулся. — Камень, значит, ныряет, булыжник этот, и за рыбой гоняется, да?

Женщина пригрозила толстяку пальцем:

— За насмешки и грубость сейд наказывает. Болезнями наказывает и даже смертью. Не надо, мальчик. Не веришь если, лучше помолчи. Все ж целее будешь.

Засушенная щучья голова с распахнутой пастью, полной острых зубов — те щетинились даже на языке, — скалилась над низким дверным косяком. Ашот шарахнулся от нее, только сейчас заметив рыбью улыбку.

Женщина уставилась на Данилу, поймав его заинтересованный взгляд на повязке и шраме.

— Нравлюсь? Это муженек меня приласкал… Ждала я вас. Мыло вчера варила.[22]А когда закипело оно, увидела гостей, много чего увидела… Девонька, — обратилась она к Марише, — помоги на стол накрыть. Я-то уже, а вам в самый раз с дороги.

На большом деревянном столе она уже расставила алюминиевые миски. Дан пересчитал их — и морозом продрало кожу. Приборов оказалось ровно по количеству «варягов».

Это что за мистика? Или всё проще — женщина видела бой на берегу и успела приготовиться к их визиту? Скорее всего, так и было…

— Присаживайтесь, гости дорогие. В ногах правды нет.

Ашот только открыл рот, чтобы выдать свое обычное «Нет правды и между», но лишь щелкнул зубами — Гурбан предусмотрительно отвесил ему подзатыльник.

Поблагодарив хозяйку, «варяги» устроились за столом. Оружие из рук выпустила только Мариша, которая помогла одноглазой выставить чугунки с тушеной олениной, с перловой кашей, сдобренной маслом, да плошки с солеными грибами, свежей и моченой брусникой.