В рамках нашего базового (с использованием листов бумаги, на которых были напечатаны вопросы) эксперимента было невозможно определить, в какой момент участники переводили взгляд на подсказки — равно как и выяснить, в какой мере они осознавали, что подсказки помогают им ответить правильно. Поэтому мы изменили условия и попросили участников пройти тот же тест, но с использованием компьютеров. На этот раз увидеть правильные ответы было сложнее. Для того, чтобы подсказка появилась на экране, нужно было передвинуть курсор; когда он возвращался на место, подсказка снова исчезала. Это заставляло участников фиксировать внимание на том, когда и как долго они смотрят на подсказку, и им было сложнее игнорировать свои очевидно преднамеренные действия.

Хотя почти все участники воспользовались подсказками как минимум по одному разу, выяснилось, что они не переоценили результаты второго теста (в отличие от эксперимента с использованием листов бумаги) и дали точный прогноз. Испытуемые все равно мошенничали, но осознание того факта, что они пользуются подсказками — тогда как раньше они считали, что просто бросили в нижнюю часть страницы случайный взгляд, позволило им не поддаться склонности к самообману. Похоже, когда мы полностью осознаем, что занимаемся обманом, нам становится куда сложнее приписывать себе лишние заслуги.

Так что же нам делать с самообманом? Поддерживать его? Бороться с ним? Подозреваю, что самообман очень похож на своих близких родственников: чрезмерную самоуверенность и оптимизм. У него есть свои преимущества и недостатки. С одной стороны (положительной), необоснованно глубокая вера в себя может улучшить наше самочувствие, помогая справиться со стрессом; сделать нас более выносливыми при выполнении сложных или утомительных заданий; подтолкнуть к изучению чего-то нового и неизвестного.

Отчасти мы занимаемся самообманом для того, чтобы поддерживать хорошее мнение о самих себе. Мы закрываем глаза на свои поражения, подчеркиваем успехи (даже когда они не совсем наши), любим винить окружающих и обстоятельства в тех случаях, когда наши ошибки и неудачи очевидны. Как наш приятель краб, мы пользуемся самообманом, чтобы чувствовать себя увереннее, когда этой уверенности нам не хватает. Самопозиционирование, основанное на сильных сторонах нашей натуры, помогает договориться о свидании, завершить крупный проект или устроиться на хорошую работу (разумеется, я не предлагаю вам заниматься приписками при составлении резюме, но уверенность в себе будет только на пользу).

Негативная сторона самообмана состоит в следующем: если наши действия базируются на чересчур оптимистичном мнении о самих себе, мы можем ошибочно предположить, что обстоятельства сложатся наилучшим образом без нашего участия. Как следствие, мы можем отказаться от принятия оптимального для той или иной ситуации решения. Самообольщение может побудить нас «приукрасить» свою жизнь, например рассказать о полученной в престижном университете ученой степени, а потом страдать, потому что правда рано или поздно выйдет наружу. За обман всегда надо платить. Когда люди ведут себя нечестно, они и других начинают подозревать в отсутствии честности, а жить без доверия очень сложно во всех смыслах.

Между счастьем (частично основанным на самообмане) и правильными решениями, от которых зависит наше будущее (и более реалистичным видением нас самих), существует баланс. Конечно, приятно идти по жизни с горящими глазами и надеждами на «прекрасное далеко», но следует помнить: столкнувшись с реальностью, самообман и чрезмерно раздутая самооценка могут оказать разрушающее воздействие на нашу личность.

Когда мы лжем во благо другого человека, это называется «ложь во спасение». Используя ее, мы увеличиваем поправочный коэффициент, но делаем это не по эгоистичным причинам. Представьте, к примеру, неискренние комплименты. Нам всем известен классический пример «лжи во спасение», когда женщина с лишним весом, надевая обтягивающее платье, спрашивает мужа: «Оно меня не полнит?» Мужчина быстро анализирует риски: вся жизнь проносится перед его глазами, когда он представляет, что произойдет, скажи он горькую правду. И мужчина отвечает: «Дорогая, ты выглядишь прекрасно». Еще один тихий вечер, еще один спасенный брак.

Иногда такая «благородная ложь» — лишь дань социальным условностям, но порой она творит настоящие чудеса, помогая людям преодолеть сложные жизненные обстоятельства. Сам я понял это в 18 лет, когда стал жертвой несчастного случая. Чудом избежав смерти, я оказался в больнице с ожогами третьей степени, покрывавшими более 70 % моего тела. С самого начала врачи и медсестры твердили: «Все будет хорошо». И я хотел им верить. Для моих молодых ушей фраза «все будет хорошо» значила, что многочисленные шрамы от ожогов и следы пересадки кожи со временем исчезнут, как исчезают незначительные ожоги, которые мы получаем, жаря сосиски на гриле.

Однажды, ближе к концу первого года моего пребывания в больнице, мой терапевт сказала, что хочет познакомить меня с бывшим пациентом, тоже сильно пострадавшим от ожогов 10 лет назад. Врач хотела показать, что я тоже смогу жить в обычном мире и делать все, к чему привык, — иными словами, что все будет хорошо. Но, когда тот человек вошел в мою палату, я пришел в ужас. Он весь был покрыт шрамами. Он мог двигать руками, и движения эти отличались завидным разнообразием, но самые простые действия он выполнял с большим трудом. Я совсем по-другому представлял свое выздоровление, способность вести нормальную жизнь и то, как я буду выглядеть, выйдя из больницы. После той встречи я впал в глубокую депрессию, поняв, что мои шрамы так и останутся видны, а функции тела не восстановятся в полной мере.

Доктора и медсестры лгали мне и в другом (конечно, из лучших побуждений). Например, рассказывая о том, какую боль мне предстоит перенести. Во время одной невероятно долгой операции в мои пальцы ввели длинные тонкие спицы, от подушечек сквозь суставы: пальцы должны были оставаться прямыми, чтобы кожа нарастала равномерно. На торчащий из каждого пальца конец спицы насадили кусочек пробки, чтобы я случайно не поцарапался или не выколол себе глаз. Прожив пару месяцев с этими причудливыми приспособлениями, я узнал, что удалять спицы будут в обычном процедурном кабинете, а не в операционной — то есть без анестезии. Я забеспокоился, ожидая, что операция будет весьма болезненной. Однако медсестры сказали: «О, не волнуйся! Это очень простая процедура, больно не будет». Следующие несколько недель я провел, не особенно задумываясь о том, что мне предстоит.

Наконец момент настал. Одна медсестра крепко держала мой локоть, а вторая, используя щипцы, медленно вытаскивала спицы. Разумеется, боль была нестерпимой. Она не прекращалась несколько дней, и это было совершенно не похоже на то, как медсестры описывали процедуру. Впрочем, оглядываясь назад, я рад, что они мне солгали. Если бы они правдиво рассказали, что меня ожидает, я неделями жил бы в состоянии стресса, думая о предстоящих мучениях. А это, в свою очередь, негативно повлияло бы на мой и без того ослабленный иммунитет. В итоге я пришел к убеждению, что существуют определенные обстоятельства, при которых «ложь во спасение» обоснованна.