— Да бесполезно это все. Тут пробуй не пробуй — один черт не выгорит… Похоже, ты их капитально заморозил, — проворчал Назаров, но все-таки снова вынул из портативной рации аккумуляторную батарею и принялся колупать контакты кончиком ножа.

— Да не мог я их заморозить! Сколько раз тебе талдычить? — вспылил Андрей. — Что ты тут из меня идиота делаешь? — Но, перехватив недобро полыхнувший исподлобья взгляд Назарова, поспешил исправиться: — Извини. Сорвался. Но ты же и сам подумай… Как бы я их заморозил, если они все время у меня в кармане болтались, во внутреннем? Да никак не мог. Да нереально это… Ну, не веришь, давай ее на огне осторожненько погреем? Даже если почти до нуля села, на один короткий сеанс все равно должно хватить.

— Хорошо, — сказал Назаров. — Попробую. — Иди, посмотри, как там Боря. Я тут сам и без тебя управлюсь.

Андрей вскочил на ноги. Подошел к лежащему на лапнике, находящемуся в забытьи тяжелораненому Кудряшову. Присел на корточки рядом с Семенычем, добровольно взявшим на себя и добросовестно исполняющим роль сиделки:

— Ну, как он тут?

— Да, видать, худо дело, Андрюша. Вишь, какой мучной-то стал? Совсем белый. Ни кровиночки, — тихо, шепотом отозвался старик. — И губы совсем синюшные. Сейчас притих вроде, а давеча пена кровавая со рта бежала.

— Наверно, у него легкое пробито? Хорошо еще, что сквозное ранение. Пуля навылет прошла.

— Ой, и не знаю, хорошо ли, худо, — с тяжелым вздохом выразил свои сомнения Семеныч и бережно вытер мокрой тряпкой выступившие на лице Кудряшова бусинки пота. — Долго ли он в такой лихоманке протянет?

— А как сама рана? Сильно кровит еще?

— Навроде поменьше стала… У него же еще и рука порепана…

— Я знаю, Иван Семеныч. Я же видел.

— Но там не шибко страшно. Я поглядел — закорилась уже.

Мостовой поднял с лежанки руку раненого. Она была очень холодной — ледяной. С трудом нащупал пульс и нахмурился — едва различим, совсем слабый, неровный и прерывистый.

— Так что там у вас с ихней рацией? — спросил Семеныч. — Никак не наладите?

— Пока, к сожалению, ничего не выходит. Что-то с батарейками.

— А по телефону?

— Не берет, не ловит совсем. Вообще связи нет. Да это и неудивительно. Тут же на сто верст в округе — ни одной вышки. Ладно, бать, ты тут смотри за ним, а я пойду нашего часового проведаю, — сказал Андрей и, отойдя на край поляны, тихо позвал: — Аким?

— Да, — моментально донесся из кустов голос ульчи. — Я тут, Андрей. Никого нет пока. Не лезут, не палят больше.

— Хорошо. Похоже, они нас в покое пока оставили. — «Оставили или оставил? — подумалось. — Может, действительно Санек с собой целую шоблу притащил… А это — Санек. Точно. Больше некому». — Ладно, Акимушка, бросай свой пост и иди сюда. Надо быстро носилки сделать. Только не волокушу, а крепкие носилки, понял? Его волочь по земле нельзя. Он тряски такой определенно не выдержит.

— Ага, ага, понял, — заверил Айкин, не продравшись, а каким-то необъяснимым образом, почти беззвучно проскользнув через частый трескучий лещинник. — Я сейчас быстренько сделаю. Только топорик свой возьму и сделаю.

— Держи ремень мой, — сказал Мостовой, взявшись за пряжку.

— Не надо ремень. Зачем ремень? — отказался Айкин. — У меня же в мешке бечевка есть. Крепкая веревка. — Пробежал пару метров и остановившись, опять повернулся лицом к Мостовому: — Спросить хочу. — Замялся.

— Что еще, Аким? Спрашивай быстренько.

— А у этого гада, про которого ты рассказывал… ну, который в Бориса палил… какая обувка?

— Не понял? Зачем тебе это?

— Так, — спрятал глаза Айкин. — На всякий случай. А если увижу…

— Да такая же, как у меня. Такие же берцы армейские.

— Ага, ага. Хорошо теперь. Теперь знать буду. Ну, я пошел носилки делать?

— Иди, иди быстренько. Скоро выходим.

Андрей проводил Айкина взглядом, перевел глаза на сидящего у костра Назарова: «Хорошо еще, что он мне сразу поверил. Что не дошло у нас с ним до серьезной сшибки. Понял, что мы не враги ему, что мы на его стороне, что мы всем скопом теперь — в одной лодке. Пускай не до конца еще, но все же… Скорее всего и сам уже давно до этого додумался. Еще накануне, задолго до этой нашей повторной встречи. Да и какие тут могут быть долгие препирания, когда такой тяжелый раненый на руках?.. Я ему, конечно, далеко не все рассказал. Далеко не во все посвятил. Да это и не нужно в данный момент. Совсем не ко времени… Господи, и за что же мне такое наказание?» Постоял еще немного, покусал губы в тяжелом раздумье, провел рукой по лицу сверху вниз, словно снимая налипшую на кожу мерзкую паутину, и быстрым шагом направился к Назарову. Подошел, тронул его за плечо:

— Ну как, Михалыч, что-нибудь у тебя получилось?

— Из заповедника ответили…

— Отлично!..

— Да что же тут отличного? Только-то и успел «прием» сказать. Ни одного слова больше. Даже и не понял — услышали они меня или нет.

— А ты еще раз погреть батарейку не пытался?

— Пытался, да больше ничего не выходит. Видно, сдохли они окончательно. И одна, и другая… Ну так, как там Борис?

— Если честно — неважно.

— Хреново дело.

Андрей, легонько потеснив Назарова, примостился рядом с ним на валежине. Посидели молчком с минуту.

— Ладно, Михалыч, — не отрывая глаз от пламени костра, сказал Мостовой, — давай-ка помозгуем спокойно.

— …

— Боюсь, что до кордона заповедника мы его не донесем. Сколько туда? День, два?

— Какой там — два? Да тут суток на трое горбатиться, и то — без ночевок.

— Тогда вариант этот однозначно отпадает. Думаю, сутки максимум, ну, может быть, чуть больше… не знаю, я не медик… он еще без серьезной медицинской помощи продержится… На то, что ваши с заповедника за это время на снегоходе сюда придут, пусть даже не сюда, в такую даль, а где-то на полпути по дороге вас подхватят — надежда очень слабая. Если только они на вертолете с эмчеэсниками прилетят.

— Это вряд ли. Хотя всполошиться уже давно должны бы были. Мы же уже вторые сутки по твоей милости в оговоренное время на связь не выходим.

— Хорошо, если всполошились, — ровным голосом продолжил Мостовой, сделав вид, что не услышал горького упрека, — но все равно, ты же им даже примерные координаты нашего нахождения сообщить не успел. А вы перед выходом маршрут не оговаривали? Он у вас не строго утвержденный?

— Был утвержденный, пока мы с тобой на свою беду не стакнулись, — мрачно вымолвил Назаров, и лицо его побагровело, пошло красными пятнами.

— Не надо, Михалыч. Я тебя прошу. Не режь ты по-живому! И так на душе кошки скребут, — скрипнул зубами Андрей и потупился. Помолчал немного и, прокашлявшись, продолжил: — Значит, как я понимаю, на ваших надежды практически нет. Даже если уже давно они к поискам приступили…