Мишкин опустился на ступеньку. Если он так легко принял облик Веселкина, то и под любого ученика 6 «Я» ему ничего не стоило подделаться. А в темноте он сидел, чтобы его никто не мог разглядеть. Чтобы никто не видел его настоящего лица!

Коля чувствовал, что еще чуть-чуть, и он все поймет. Эх, сюда бы Морковкину, она быстренько все разложила бы по полочкам.

Морковкина?

Некто третий, кого они видели и днем и ночью, кто не меняет свое обличье и при свете дня остается самим собой! Двое – это Маргарита и директор. Но не они все это начали. Был кто-то, кто пришел сюда первым.

И им был черный ученик!

В кабинете директора Колька решил, что это Эдик.

Явился с кладбища – раз. Слишком хорошо знает местные дела – два. Сговорился с Маргаритой – три. В последний момент переметнулся на сторону темных – четыре. И наконец, остается скелетом и днем и ночью! Это был главный аргумент. Именно поэтому Мишкин выплеснул на покойного Зайцева драгоценную жидкость. Но сделал он это, как оказалось, зря. Вода не только не подействовала! Она предназначалась не для него!

Ой, дурак он! Дурак! Не зря ему по математике двойки ставят. Совсем соображаловка не работает!

Святую воду нужно было выливать на голову сидящего рядом лже-Бориса. А теперь и на него управы нет. Крест остался в кабинете директора, последний пузырек пропал безвозвратно.

Эх, пришла бы эта мысль ему раньше! Дело можно было считать законченным! А теперь сидеть ему в этом подвале, пока все не соберутся. И тогда уже его не спасет ничего.

И как он сразу не смог догадаться?

А как тут узнаешь? Ведь этот черный оборотень поначалу в помощники набивался, подсказывал, что делать, целую легенду про выпитую душу сочинил. Про Маргариту с директором сказал. Зачем это ему понадобилось?

Мишкин забегал по темному подвалу, надеясь, что от этого голова начнет лучше думать.

Ну, конечно! Он отвлекал внимание от себя! Надеялся, что, увлекшись борьбой с учителями, они ни за что не выйдут на него.

Коля глянул на свои часы. Девять. До двенадцати (а именно во столько, по его мнению, должны начинаться все темные дела) еще три часа. За это время он сойдет с ума в этом жутком подвале рядом со спящим Веселкиным!

Мишкин на всякий случай еще раз дернул решетку. Замок держал крепко.

По коридорам прокатился смех.

– Смейся, смейся, – прошептал Коля, спускаясь обратно в подвал.

Лопнула только одна лампочка, в маленьком предбанничке, посередине которого сейчас было разбросано содержимое Сонькиного рюкзака. За дверью были две раздевалки, мужская и женская. Коля включил везде свет и, к своему великому удивлению, в одной из раздевалок на лавке нашел сторожа. Тот крепко спал, подложив под голову телогрейку, и от включенного света просыпаться не собирался – только посопел, удобней устраиваясь на своем жестком ложе. Под рукой у него что-то звякнуло.

Ключи!

Точно! У сторожа должны быть ключи! Если не от всех кабинетов, то уж от входных дверей точно.

Мишкин на цыпочках подошел ближе, несмело ощупал сложенную телогрейку. Если ключи где-то и находились, то они были глубоко запрятаны. Пришлось запускать руку внутрь. Коля низко склонился над дедом и только сейчас заметил, что на него внимательно смотрят.

Внутри у него все оборвалось. Он замер, затаив дыхание.

На него глядел мутный красный глаз сторожа. Но взгляд был совершенно бессмысленным.

Дед закряхтел, переворачиваясь на другой бок. При этом телогрейка развернулась так, что вверх вылез карман с торчащей из него связкой.

К замку подошел только четвертый ключ. Коля как можно бесшумней открыл решетку и обернулся. Он специально оставил свет – если кто-то сюда заглянет, то решит, что их будущая жертва отсиживается в светлых раздевалках. Бориса он тоже перетащил туда – поближе к сторожу и свету. Ничего, с рассветом он их выпустит отсюда.

Если этот рассвет для него настанет…

За его плечами снова был Сонькин рюкзак. Сам не зная зачем, он собрал все вещи и водрузил заметно полегчавшую ношу себе на спину. Этот рюкзак не раз спасал его. Может, пригодится еще зачем-нибудь.

Портреты опять были выставлены вдоль стены – неугомонный черный ученик готовился к своей последней ночи.

Коля опять собрал всех вместе и для верности затащил в подвал – здесь их искать не будут.

К директору идти не имело смысла – ничего, кроме ругани, от него не услышишь. Эдик тоже оказался вне игры. Его дело теперь ждать, чем все закончится.

Оставался класс и учительская.

Мишкин стал подниматься по ступенькам.

Второй этаж был темен и пуст. За окнами здесь бушевал ливень. Третий этаж тоже поначалу казался безлюдным. В кабинете, где обычно учился 6 «Я», никого не было. Журнал – у директора, учителей еще нет, собираться незачем.

А вот в учительской кто-то был. Дверь была приоткрыта, оттуда несло паленым.

Коля глянул в щелочку.

По центру, как и в первый раз, горело три факела в треножниках. Кресла были расставлены полукругом. У одного из треножников кто-то стоял.

На звук приоткрывающейся двери он обернулся. На Мишкина глянули грустные совиные глаза историка.

– Королева задерживается, – печально произнес Николай Сигизмундович, щелкнув клювом. – Я жду, жду, а никого нет.

– Никого и не будет, – хрипло ответил Колька, бесцеремонно входя и плюхаясь в первое же кресло.

– Как не будет! – взмахнул руками-лапками учитель. – Сегодня же такая ночь! Последняя!

– Праздник отменяется, – оборвал его восклицание Коля. – Ветер на улице, погода нелетная, метлы в воздух не поднимутся.

– Да? – совсем скис историк, кутаясь в джинсовую курточку. – Что же теперь делать?

– Будем переписывать заново историю этого места! Как сделать так, чтобы здесь больше никто не собирался?

– Это невозможно, – из совиного горла Николая Сигизмундовича вырывались заунывные гортанные звуки. – Оно проклято многие-многие века назад. Еще в то время, когда здесь построили первую школу. Ученики злились на учителей, учителя – на учеников. Так родилась взаимная ненависть. Она впиталась в землю на много-много метров вглубь. Это история…

– А мне говорили, что учителя любят свою работу, – растерялся Мишкин. Он никогда не думал, что дело могло зайти так далеко.

– Любят, – согласился историк. – А некоторым даже нравится учиться. Но все-таки нелюбви здесь больше. Проклятье действует слишком давно, и изменить ничего нельзя.

– Как же так – вы все знаете, но ничего не делаете! – возмутился Коля, копаясь в рюкзаке. Он надеялся найти там подходящую для этого момента вещь. Но в руки упорно лезла коробка из-под бутербродов с остатками курицы.