У Серёги, он запросто выдавал Вальке свою «рентгенограмму», «томограмму», «телеграмму», «температуру» и состояние склеивания красных кровяных телец с антителами… Кстати, эту информацию Серёга выдавал по первому запросу товарища легко и без запинки потому, что заглянул, говорит, как-то в медицинскую книгу дежурной медсестры, запомнил, как сфотографировал, когда ночью ходил в туалет, а медичка спала. Причём, Серёга клянётся, что под халатом у неё ничего не было. Ни-че-го! В смысле бюстгальтера.

— …Грудь вот такая, — Серёга страшно выпучил глаза и руками изобразил объём. — Вся наружи и голая! Представляешь? Голая! Так бы и…Эх!

Валька мгновенно представил, ему стало хорошо. Даже очень хорошо. В груди что-то запрыгало, в животе захолодело. И Серёга на койке заёрзал.

— Ну, и ты потрогал? — спросил Валька.

— Ты что, дурак?! — испугался Серёга. — Как я мог потрогать, вдруг кто в коридор выйдет. Она же заорёт, наверное, она же спала. Видно же! Лампа как раз её освещала. Как специально. Она на спинку стула откинулась, голову назад, и храпит.

— Храпит? — переспросил Валька.

— Да, а ворот халата вот так… И там всё видно…

Серёга и замер тогда… Даже забыл куда шёл… А ниже пояса он не видел, нет. Потому что столешница живот её прикрывала, и всё что там ниже. А со стороны Серёги, стол был закрыт передней крышкой, наглухо. Зачем? Идиотизм! Вообще удивительно, зачем это столам нужно? Придурки! Спать ведь так женщинам не удобно. Ноги же не вытянешь… Фигуру можно испортить.

Медсестра во сне отчего-то дёрнулась, и Серёга тоже… Оглянулся, говорит, на всякий случай по сторонам, в книгу заглянул, для отмазки, что-то прочитал там… про рентгенограмму, телеграмму… телегу какую-то… И… рысцой в туалет… Потом, говорит, ещё два раза ходил, думал ещё что увидеть, нет, она уже выспалась, сердито проводит меня взглядом, чего это, мол, туда-сюда… Такая вся… Да ты знаешь её, она вчера дежурила…

— Это, которая Вера Павловна, что ли?

— Ну…

— Ф-фу, старая… Лет двадцать пять.

— А грудь во! Как, как…

— Согласен. Мне нравится.

— Эх… Слушай, а сегодня кто заступает?

— Сегодня? Другая какая-то. Посмотрим. Лишь бы моложе. Как наша физичка бы, да?

— О, как наша… Наша «мисс-грация»! Здесь таких нет. Я не видел.

— И я не видел. Я говорю, хорошо бы.

— Это да. Всё равно, может, сходим сегодня ночью, посмотрим?

— Запросто. Разбудишь меня…

— Это ты меня разбуди… Я же как… из пушки если…

— Я сам такой.

У Серёги тоже сотрясение мозга, в карточке записано, и вывих руки — это явно, и ушиб ноги — ссадина, синяк и бинты, и глаз правый заплыл. Чёрный весь. Как пират Серёга ходит, корсар морей. У Вальки тоже фингал, но под другим глазом, и бровь рассечена — сшита и залеплена. Братья… Кто по разуму — они по несчастью.

Такую вот внешне безрадостную картину они собой представляли, хотя внутри, под телесной оболочкой и бинтами, горел задорный огонь молодой жизни, любопытства, беспредельных возможностей и безмерных интересов.

Они спят сейчас… Да, спят. Положено так. Распорядок такой.

Безмятежно и сладко.

— Эй, больные-молодые, — прерывая послеполуденный их сон, позвала медсестра Галя, тихонько дергая спинки кроватей. Галя не Галя, но тётя Галя точно. — Просыпайтесь, больные, к вам посетители. Целая делегация.

Про посетителей Валька с Серым это услышали сразу. Посетители — это хорошо. Это явление. Если хорошие, конечно, посетители и с гостинцами. Лучше телевизора.

В палате кроме них было ещё два человека и одна пустая койка. Выписался дедок. Давление ему уравновесили и свободен. Валька с Серёгой в этом ничего не понимают. Выписали, значит хорошо, значит всё в порядке. Гуляй дед, радуйся… У них-то ничего такого ещё нет. Синяки только, ссадины. Лечись себе да лечись. И они лечатся.

Вся палата спала, дрыхла.

Время такое. На процедуры сходил, больной, таблетки проглотил, пообедал, посуду сдал, в туалет сгонял, и… спи себе больной, выздоравливай.

— Просыпайтесь, просыпайтесь, — настаивала медсестра тётя Галя.

Ребята немедленно проснулись — интересно же, нацелились глазами на дверь В дверях возникли — о! — кто бы вы думали! — три девушки и… сын своих армянских родителей Артак.

— О, Артак! — воскликнули они.

Артак, такой же ухоженный и аккуратненький пацан, смущённо улыбался, переступив порог, нерешительно встал, за ним остановились и девушки. Девушек Валька с Серым увидели, конечно, раньше Артака. Просто его они знали, девушек нет. Все четверо в халатах, накинутых на плечи. Почти потерялись в них, но… Глаза и лица светились. У Артака гордостью и любопытством, у девушек любопытством и интересом.

— Здравствуйте, — смущаясь, поздоровались они. И звук их голосов в палате был необычайно сказочно приятен, как звуки арфы, нет, как шелест лесных колокольчиков на поляне.

Такие не обычные звуки достигли ушей и других больных этой палаты. Над подушками возникли головы и остальных больных. Проснулись, заворочались, лучше умащиваясь, ну-ка, ну-ка… кто там? что там?

— Мы к вам, — по взрослому кивнул ребятам Артак, указывая на магазинские пакеты в своих руках. У девушек в руках были цветы…

— А это от нас… — сказала одна, делая шаг вперёд и протягивая общий букет…

Валька с Серёгой цветы не видели. Они смотрели на девушек. Красивые девушки, молодые, на пару тройку лет моложе ребят, раньше они таких не замечали… Но не сейчас…

Удивительно! Поразительно! Кошмар просто какой-то! Оказывается, чтобы таких молодых и красивых девушек разглядеть, Вальке с Серёгой нужно было под разборку попасть, под кулаками побывать, на полу поваляться, в больницу попасть, кучу уколов принять, чтобы глаза у них прорезались… у ребят. Да!

— Ну, мы пойдём? — извинилась одна, та, которая цветы в руке держала.

Цветы! Цветы нужно принять, опомнились парни. Цветы вообще были в их жизни впервые. Валька вскочил, если так можно выразиться, учитывая боль в боку, и ушибы. И Серёга забинтованную ногу машинально высунул, дёрнулся, поднимаясь, на руку ему опереться было никак. Рука в лангетке. Увидев комплект таких «боевых украшений», девушки взволновались, словно парни собрались в окна выпрыгнуть, в таком состоянии и без парашютов.

— Ой, лежите-лежите. Мы на минуточку. Поздравить вас и пожелать…

— Нет-нет, проходите, присаживайтесь, — запоздало прячась под одеяло, засуетился Валька. Такими сейчас показываться, учитывая их больничный «наряд», они не могли. Максимум до пояса. И то не желательно. До подбородка бы укрыться одеялом. Но было поздно, засветились ребята нижним бельём. Мялись теперь под взглядами. А взгляды были… В смысле глаза…