Грустно мне было слышать всю эту историю, но что-то подобное в прошлом Каменецкого я подозревала. Стало понятно, что у Ленки нет никаких шансов. Однако любовь самоценна, даже если она невзаимна. Она – великий преобразователь всего. Любовь и смерть, с которой Ленке пришлось столкнуться за последний месяц, очень изменили ее. В чем именно была перемена – так сразу и не скажешь, может быть, просто больше в ней появилось живого, человеческого.

С кухни вскоре начали возвращаться в зал люди, девочки гордо держали на коленях блюда с красивыми закусками, их мамы помогали расставлять блюда на общих столах. Степка прирулил почти последним: запаренный, красный и совершенно счастливый.

– Пришло время сказать слова, – начал Каменецкий, – а все в нашем центре знают, что я не люблю долго говорить. И потому я скажу только самое важное: бесконечно благодарен всем вам за щедрость вашего сердца, за то, что благодаря вам всем я не один.

Он замолчал и немного растерялся, не зная, что дальше делать с микрофоном, но Лиза взяла микрофон и дальнейшее действо на себя:

– Предлагаю вам насладиться прекрасными закусками наших девушек, выполненных под руководством повара Степана Можелевского и шеф-повара синьора Энрике.

Предложение было встречено бурными аплодисментами.

– Но это еще не все, – продолжила Лиза, – пока вы угощаетесь, что, уверена, будет сделано с большим аппетитом, я предлагаю каждому, у кого в руках окажется микрофон, ответить на вопрос: «Что для меня самое важное?» Краткая речь Льва Андреевича натолкнула меня на эту идею. В уходящем году и в преддверии нового года так важно поделиться с друзьями тем, что ты считаешь важным.

Я могу начать. Для меня самое важное – поступать так, как когда-то задумал, какой бы странной или невыполнимой ни казалась идея.

Степа: «Для меня самое важное – мочь, иметь возможность».

Девочка без ручек: «Для меня – когда мама рядом».

Девочка на коляске: «Чтобы я могла ходить».

Мальчик на коляске: «Чтобы не было больно и не расстраивать маму».

Другой мальчик на коляске: «Я бы хотел мочь стать футболистом».

Энрике (в переводе Лизы): «Быть таким нужным и таким счастливым учителем, как сегодня».

Алик: «Быть именно там, где ты должен быть».

Айрат: «Никогда больше нэ видеть слез любимой жэнщины».

Один из его рабочих: «Слышать, как мой дед поет, дай Бог ему здоровья».

Девушка-администратор: «Стать врачом, как Светлана Сергеевна и Лев Андреевич».

Наталья, мама Егора: «Видеть, как улыбаются мои дети».

Андрюша: «Ыть ами» («Быть с вами» – перевела девушка-администратор).

Ленка (долго молчала и мучительно краснела, Вовка стал ей даже подсказывать – оглушительно шипеть: «Скажи, что хочешь стать космическим пиратом!»): «Самое важное быть с тем, кого любишь и кто тебя никогда не покинет».

Вовка (оглушительно): «Стать космическим пиратом!»

Варька: «Жить. Выигрывать у смерти».

Инга (тоже мучительная пауза, и дальше тихо, почти шепотом): «Знать, что есть тот, кто тебя защитит и всегда будет за тебя».

Васютка (негромко, но уверенно): «Самое важное, чтобы у каждого человека был дом, где его любят и ждут. Чтобы детдомов больше не было на свете. И еще я хочу сказать, что если бы я был президентом и раздавал награды, я бы дал их мамам: моей и этим».

Бурные аплодисменты и какие-то правильные, завершающие Васюткины слова освободили меня от необходимости продолжать коллективную речь, что было более чем удачно, потому что я затруднялась ответить на этот вопрос.

Возвращаясь домой в полупустом метро, в компании редких граждан, среди которых попадалась веселая молодежь, крепко спящие либо криво стоящие мужчины, показывающие всем своим видом, что они ну совершенно трезвы, я все думала над вопросом. Что для меня самое важное? Ответ гнездился внутри, но сложно облекался в слова. Наверное, самое близкое – «быть настоящей, ощущать свою настоящесть и собственную жизнь, что протекает не мимо меня, а через меня, происходит со мной каждый день, час, год, минуту, сегодня».

– А что для тебя самое важное? – задаю я вопрос своему мужу, подробно описав ему все, что происходило в этот полный событиями вечер, запивая разговоры зеленым чаем.

– Для меня – быть свободным, ощущать себя хозяином собственной жизни. А что, у тебя есть прямая связь с Дедом Морозом, ты ему передашь, и все сбудется? Или тебе для этого сначала нужно поехать в Лапландию, спасти по дороге какую-нибудь небольшую вымирающую этническую группу, состоящую из затерянных во льдах чукчей, потом немногочисленную и находящуюся под угрозой исчезновения популяцию каких-нибудь редких голубых остроухих моржей, а потом…

– Что ты болтаешь, нет там никаких чукчей и остроухих моржей, у них вообще ушей нет!

– Вот-вот, и то радость, а то бы непременно спасла!

* * *

Ей снились пустыня и шар под ее ногами.

«Как же трудно жить на шаре, – думалось ей, – все время держи равновесие, ни отдохнуть, ни лечь, ни ощутить под собой землю. А чтобы достичь соседнего селения, сколько мне нужно до него катиться? Я же так и к вечеру не успею! И жарко, и хочется пить».

Вдруг возле нее появляется мальчик лет, наверное, пяти-шести, протягивает ей руку:

– Сойди. Просто сойди с шара.

– Я не могу, мне нельзя. Мне можно только так. Только на шаре.

– Почему?

– Так я почти не занимаю места на Земле.

– Но ты же есть. Ты же уже есть. И значит, место на Земле для тебя тоже есть. Сойди.

– Мне страшно.

– Чего ты боишься?

– Что это будет слишком просто – ходить по земле. Я не привыкла. Я разленюсь.

– Тебе будет некогда лениться. У тебя появится столько возможностей, что ты не захочешь. Вокруг так много интересного.

– Никто не заберет у меня мой шар?

– Нет, конечно, вдруг тебе когда-нибудь захочется побаловаться и представить, что ты – юная акробатка.

– А вдруг я не смогу ходить, я уже не помню: как это.

– Я буду рядом, и ты вспомнишь.

– А откуда ты взялся?

– Ниоткуда, я всегда был.

Почти на полгода я потеряла их всех из виду. Моя собственная жизнь закрутила меня, встряхнула, привела в чувство и снова закружила. Лишь к лету я вновь услышала отголоски той истории. В одну душную, усыпанную пухом июльскую неделю Варька позвала меня к ним дачу – отметить два дня рождения сразу: ее и младшего сына. Под аромат и шипение щедро приправленных специями шашлыков, запивая их «Риохой», уплетая свежие дары лета, я узнавала новости.

Инга так и продолжает жить в доме на Ставропольской. Еще два раза лежала в больницах. К счастью, не с побоями. Бывший муж наведывался еще два раза, открыть не открыли, но нервы всем потрепал. Удавалось запугивать его тем, что все в курсе, что он объявлен в розыск.