Андрюша женился на девушке-администраторе, она поступила на медицинский в другом городе, и они уехали вместе.

Проект «Кухня» пока прикрыт, Степке из дома трудно выбираться.

Алик вернулся в свой Страсбург, но по-прежнему мечтает о России.

Центр Каменецкого пытались закрыть, было выиграно несколько сложных юридических битв (спасибо Эрасту Генриховичу).

Ленка временами подрабатывает ремонтом, раз за разом отклоняя настойчивые предложения Айрата «сделать ее окончательно счастливой женщиной».

Самой Варьке предложили возглавить отделение, она отказалась, не захотелось иметь «административный геморрой».

– Ну а ты сама-то как? – улыбается она мне. Отблески костра высвечивают ее медные пряди, рядом с ней по-прежнему спокойно и просто. Комары уже изрядно надоели, но в дом заходить нет никакого желания, хочется сидеть вместе, болтать, ворошить угли, подбрасывать новые поленья, пытаясь восхищенным взглядом удержать закат.

– Я, Варь, пошла к психологу.

– Это еще зачем? Ты же здоровая!

– Видимость это. Я прекрасно умею дурить саму себя и всех вокруг. Я замечательно умею делать вид, что у меня все совершенно в порядке. Тебе не передать, как я в этом преуспела и как от этого устала.

– И как? Помогает?

– Очень, – улыбаюсь. – Особенно от привычки заниматься чужими проблемами. Своих, как оказалось, хватает.

– Ну и… поменялось чего-нибудь?

– Поменялось? Не знаю… Перестала делать вид, что у меня все расчудесно. Это большое облегчение. Так трудно, оказывается, Варь, стараться быть не тем, кто ты есть. Просто ужас как трудно.

А сейчас жить становится интереснее, сложнее, уходят иллюзии, фантазии, появляюсь сама у себя. Не смотри на меня так, я знаю – это трудно объяснить. Внутри вдруг обнаруживаются цистерны слез, столько тревоги и напряжения, что ими можно было бы залить небольшое европейское государство. Но оказывается, их можно выплакать, освободиться.

Потом вдруг понимаешь, что внутри тебя есть кто-то, кто отчаянно нуждается в твоей помощи, внимании, понимании и участии, – ты сам. Этот кто-то и есть самый важный человек для тебя. Потому что не будет тебя – не будет ничего, все закончится, потеряет смысл. И тогда уже никому не поможешь, ничего не совершишь…

Вот так и учусь жить заново, просто ходить по земле. Моя жизнь теперь прекрасно банальна и состоит из мелких радостей: сейчас из радости ощущать тебя рядом со мной, любоваться этой июльской ночью и красками затухающего костра. И ничего для этого не нужно. Просто счесть это важным и достаточным.

Непросто начинать разговор об этих особенностях характера. И уж тем более говорить о них как о нездоровых, патологичных. Хотя бы потому, что для нашего российского и постсоветского пространства эти особенности – вездесущи, общеприемлемы. Поэтому я буду говорить о мазохизме как об адаптационном механизме (чем, собственно, и являются первоначально механизмы психологических защит, которые впоследствии становятся особенностями характера).

Мазохистом в общеупотребительном, бытовом смысле слова чаще всего называют человека, любящего получать сексуальное удовольствие от проявленного в его адрес насилия. С точки зрения психологии мазохист – это человек с определенными и достаточно сложными моделями отношения к самому себе и миру. Каковы эти модели, попробуем разобраться.

В любом из нас могут обнаружиться мазохистические черты. Во многом потому, что мы являемся продуктом, следствием той эпохи, в которой росли. Многовековая садо-мазохистическая история развития западной цивилизации, в общем, и нашего государства, в частности, не могла не повлиять на национальные психологические особенности. И потому предлагаю обнаруживать их в себе без смущения и стыда, ибо стать иными нам было почти невозможно.

В ком-то из вашего окружения вы также заметите эти черты. Но другого за руку тащить к психологу не стоит. Всегда лучше начинать с себя: попытаться узнать о том, как устроены ваши защиты и адаптационные механизмы, найти их в себе, назвать, а может, пойти к психологу и начать разбираться с ними всерьез. Потому что каждому сначала стоит взять ответственность за то, каким он стал. Далее – захотеть сделать что-то с собой и своей жизнью. Пойти на риск установления новых отношений с психологом. Выдержать последствия честного взгляда на себя и далеко не всегда воодушевляющих открытий. Освободиться от прежних, привычных отношений с миром и с собой. Открыть для себя новые способы бытия.

Вы, наверное, часто встречали людей (среди старшего поколения таких особенно много), для которых телесный или душевный дискомфорт – совершенно не повод для перемен, не повод для действия. Они привыкли не обращать внимания на свое состояние, на боль, холод, усталость. Они могут мерзнуть, голодать, терпеть боль, но при этом не способны не только что-то предпринять для устранения дискомфорта, но даже заметить эти малые признаки надвигающегося или уже имеющегося собственного неблагополучия. Лишь очень сильный и явный симптом: предельная усталость, непереносимая боль, острый голод – может стать для них сигналом к тому, чтобы позаботиться о себе или обратиться за помощью.

Они любят работать до седьмого пота дома, на службе, на даче, забывая об отдыхе, не замечая болей в спине, коленях, обгоревшего на солнце лица, вкладывая все свои, часто не такие уж великие силы во все, что делают. В борьбу с пылью, которую побороть невозможно. В работу, пытаясь переделать все, чтобы быть «на хорошем счету» у начальства. В детей, которые от их заботы становятся только еще более инфантильными и капризными. В прихотливую клубнику или гниющую потом в закромах картошку.

Даже если вы решите позаботиться о таких людях и предложите отдохнуть, поесть, прекратить работать; панамку, еду, гамак – вообще хоть что-нибудь, относящееся к понятию «минимальный комфорт», то ваша забота будет скорее всего отвергнута со словами: «Ничего, я потерплю». А в худшем случае вы подвергнетесь обвинениям и услышите встречное предложение «перестать бездельничать и заняться делом».

Для чего мазохисту нужно терпеть и страдать? Прежде всего для того, чтобы получить любовь и признание – как и многим другим людям. Но зачем идти таким сложным путем, и почему необходимо при этом страдать? Чтобы ответить на эти вопросы, надо вернуться к истокам, понять, как все начиналось.

Когда-то ребенок пришел в этот мир с желанием быть замеченным, признанным, принятым, с надеждой и намерением проявлять в этом мире свою волю и свои желания. Если такой ребенок появляется в семейной системе, где родители (или один из них) не готовы к тому, чтобы растить живое существо, обладающее своими предпочтениями, мотивами, чувствами, желаниями, то они могут, например, сделать все, чтобы ребенок перестал «подавать признаки жизни». Не убить, конечно, но вытравить в нем желания, проявления, волеизъявления. Ребенок в таком случае становится минимально «живым», максимально управляемым, функциональным, ничего не требует, не хочет, делает что говорят, не возражает, не имеет собственного мнения и ощущения самоценности. Тем самым он пытается сделать хоть что-то, чтобы в итоге стать замеченным, любимым, признанным, чтобы начать жить.