16

Когда тусклый свет утра проник через щель заколоченного окна, Тереза, истерзанная, сломленная, страдающая от боли в каждой частице своего тела, доползла до матраца и выпила в два глотка оставшуюся в кружке воду. Потом с трудом села, и тут дикий храп капитана заставил её вздрогнуть. Она ни о чём не думала, душу её переполняла ненависть. До этой ночи была она смешливой, общительной и весёлой девочкой, дружившей со всеми. Эта ночь преобразила её, она научилась ненавидеть, но страха так и не обрела.

На четвереньках поползла она к горшку, с болью села на него. Услышав звук льющейся воды, капитан проснулся. И тут же решил взять её живую, а не как вчера, полумёртвую. Ему хотелось посмотреть, как она его примет, будет ли сопротивляться.

— Ложись!

Он потянул Терезу за ногу, повалив её около себя, укусил в губы.

— Не сжимай ноги, если не хочешь умереть!

Но проклятая не только сжала ноги и губы, но и сорвала с его шеи ожерелье, кольца которого разлетелись по комнате, а каждое кольцо — память о победе над девочкой. Проклятие! Одним прыжком, забыв о боли в паху и в сердце, вскочил он на ноги. Для него, для этого человека, никто и ничто, будь то человек, животное, дорогая вещь, собственная дочь или, наконец, немецкий пистолет, не имело такой дорогой цены, как это ожерелье и удар в пах!

— Мерзавка, так ты ничему не научилась, буду учить снова! Ты будешь собирать рассыпавшиеся кольца под музыку плети. Начинай! Кольцо за кольцом!

С плетью в руке, слепой от гнева, капитан испытывал боль в паху и сладкий озноб.

Он бил её зверски, ещё немного — и он бы убил её. Собаки вторили её вою.

— Получай, мерзавка, будешь знать у меня!

Терезу он оставил без сознания, а кольца собирал сам. Кончив собирать кольца и нанизывать их, капитан почувствовал тошноту, усталость в руке, он едва не вывихнул запястье, да ещё эта боль в паху, в жизненно важном месте. Никогда и никого он не бил так сильно, как правило, ему нравилось подобное времяпрепровождение, но на этот раз ему досталось такое дикое животное, что приручить его будет не просто. Она не только сломила его желание, но подорвала силы. И всё же капитан, самец до мозга костей, превозмог свою усталость и подчинил своей воле зелёную дикарку.

Оставил капитан Терезу, когда запели петухи. Всё у него болело. Ах, непокорная мерзавка, но ты ещё у меня попляшешь. Под ударами гнётся даже железо.

17

Запечатлённый на лицах девушек страх в роковой час их жизни только подстёгивал желание капитана, придавал особый, редкий вкус. Видеть их испуганными, умирающими от страха было наслаждением, божественное наслаждение капитан испытывал, когда брал их силой, давая пощёчины и избивая, страх — отец послушания. Но эта Тереза — такая юная, а в глазах её капитан не находит страха, избив её до полусмерти в первую ночь, он обнаружил ярость, неповиновение, ненависть. Но страха нет и следа.

Жустиниано Дуарте да Роза, как знали все, был спортсменом, выращивал боевых петухов, был королём пари. Сейчас он побился об заклад с самим собой, что если обломает Терезу, то повесит ещё одно золотое кольцо на своё ожерелье, памятное золотое кольцо, которое закажет в ювелирной лавке Абдона Картеадо только после того, как научит её бояться и уважать хозяина, быть всегда у его ног, внимательной ко всем его приказам и прихотям, готовой по малейшему знаку лечь с капитаном и просить его о том снова и снова. Он научит её всему тому, что умеют девочки Венеранды, её иностранки. Дорис всему научилась мгновенно, стала опытной и преданной, правда, была очень худа и страшна. Тереза красива, как святая с гравюры, и он оправдает заплаченные за неё деньги, даже если ему придётся бить её по десять раз в день и столько же ночью. Он ещё увидит её дрожащей от страха. Вот тогда он и отправится в Аракажу к ювелиру Абдону заказывать золотое кольцо.

В первые дни, кроме попытки бегства Терезы, никаких других происшествий не было, хотя капитан лежал в постели, испытывая боль в паху от нанесённого девчонкой удара, будь нога её в обуви, он бы получил грыжу на всю жизнь. Два раза в день дверь комнаты, где находилась Тереза, открывалась и входила старая кухарка Гуга, она приносила тарелку фасоли с мукой и вяленым мясом и кружку воды. В первое утро, когда появилась Гуга, Тереза даже не шелохнулась, она была без сил, измучена и избита. В сумраке комнаты Гуга почувствовала запах крови, подняла и повесила плеть и стала говорить без остановки:

— Какой смысл противостоять капитану? Лучше всего удовлетворить желание капитана, на кой дьявол тебе сопротивляться? Что тебе твоя девственность? Ты молоденькая девчонка, а лезешь с ним в драку. Лучше тебе уступить ему. Ты и так схлопотала плеть, я слышала, как ты кричала. Ты думаешь, кто-то придёт на помощь? Кто? Сумасшедшая старуха? Тогда ты сама сумасшедшая, хуже её. И не шуми больше, мы спать хотим, а не слушать всю ночь крики. Что ты сделала, что капитан слёг в постель? Ты полоумная! Ты не сможешь выйти отсюда, это его приказ.

Не сможешь выйти отсюда, это его приказ… Как же, посмотрим. Когда вечером Гуга открыла дверь и собиралась переступить порог, завёрнутая в простыню Тереза бросилась вон. Из гостиной дона Брижида наблюдала эту картину: несчастная пленница капитана убегает, придёт день, Бог накажет его! Старуха перекрестилась. Не жизнь, а ад!

Беглянку нашли только к полуночи на дальней вырубке. Вынужденный лежать в постели капитан с примочками на отёкшем, обожжённом лице и не оставлявшей его болью в паху приказал послать своих головорезов под предводительством Тёрто Щенка на поимку сбежавшей девчонки. Они стали прочёсывать заросли, и умудрённый опытом розыска заблудших животных Маркиньо нашёл её спящей в колючем кустарнике. Капитан приказал даже пальцем её не трогать: избивать принадлежащую ему женщину имел право только он сам.

Завёрнутую в простыню, они притащили её к ногам капитана. Полусидя в подушках, капитан взял в руки сохранившуюся ещё со времён рабовладения палматорию — тяжёлую линейку из крепкой древесины, таких уже теперь не делают, и, когда охранники подтащили Терезу к нему поближе, нанёс по две дюжины ударов по каждой руке. Она понимала, что не должна плакать, но всё же не выдержала, слёзы выступили у неё на глазах, хоть она и подавила рыдания. И снова её заперли в задней комнате.

Теперь, когда Гуга открывала дверь, один из охранников был на страже. На второй день голод заставил Терезу съесть тарелку фасоли. Она не должна была плакать, но заплакала, не должна была есть, но поела. Запертая в тёмной комнате, она только и думала, как убежать.

Оправившись, капитан пошёл на Терезу снова. Однажды Гуга появилась раньше обычного, а с ней охранник с тазом и ведром воды. Старуха дала Терезе кусок мыла:

— На, вымойся.

Только после того, как Тереза вымылась, а Гуга появилась снова, повесила лампу между олеографией святой и плетью с семью ремнями и запёкшейся кровью, вручила она ей свёрток, несчастная всё поняла и без того, что говорила ей Гуга:

— Он велел тебе надеть, это осталось от покойницы. Смотри сегодня не кричи, мы хотим спать.