— Он ведь бывал в Китае, не правда ли? И содействовал созданию Обсерватории в Пекине? Как мне не терпится побеседовать с ним!

— Так что же там происходит с Луной? — потерял терпение Виль д'Авре.

— Так вот, маркиз. Если желаете, задавайте мне вопросы, — обратилась она на сей раз к губернатору Акадии.

— Итак, — начал он с ученым видом, — гм! если Луна, как вы говорите, оказывает свое влияние на весь земной шар в почти равной пропорции, как же получается, что в одних местах приливы крайне незначительны, а в других огромны?

— Справедливое наблюдение. О нем долгое время, действительно, велись споры. В наши дни установлено, что подобная разница в масштабах этого феномена объясняется вязкостью воды, неодинаковой в разных морях. Так, Средиземное море — море замкнутое и потому очень соленое, вследствие чего лунное притяжение не может создать кривизны, достаточной, чтобы выровнять вязкость поверхности, напротив…

— Что вы называете «вязкостью поверхности»? — спросил кто-то.

— Толщину того слоя, что составляет морскую «шкуру».

— Морская «шкура», — прыснул Виль д'Авре.

— Да, мой друг.

Анжелика приходила в себя. С тех пор, как в эту сцену вмешался маркиз и диалог уже шел не только между де Пейраком и герцогиней, ей стало лучше, прошло и головокружение, вдруг налетевшее на нее. По тому теплу, которое графиня внезапно ощутила у висков, она поняла, что мгновение назад была смертельно бледна. Слова по-прежнему гудели в ее ушах, она принуждала себя их слушать, стараясь понять их смысл, пытаясь осознать:

«Что же произошло? Что же стряслось? Да ничего! Что со мной вдруг приключилось?.. Ничего не случилось… Все в порядке вещей, все вполне естественно…» Она слышала, как голос Амбруазины де Модрибур очень ясно объясняет: пуля, выпущенная из ружья, от поверхности моря отскакивает рикошетом. Что доказывает: море сопротивляется проникновению в него, и сопротивление это оказывает «шкура». В замкнутом море, вроде Средиземного, эта «шкура» неизбежно сжимается и, следовательно, становится толще, что препятствует притяжению ночного светила. И наоборот, чем больше поверхность, чем более она вытянута, как здесь, во Французском заливе или в бретонском «мешке» Мон Сен-Мишель, куда упираются два щупальца безбрежного океана, тем легче море повинуется притягательной силе Луны. Кроме того, в этих двух местах географы выявили присутствие ледниковой платформы, а это дополнительная причина, ввиду малой глубины моря, для чрезвычайного утончения сопротивляющейся поверхности воды. Потому-то в наших краях Луна может играть ею, словно легкой вуалью, подвластной всем ее капризам. Как вам кажется, граф, не слишком ли далеко отстоит мое объяснение от ученой точности?

— Оно верно и доступно всем, — признал граф.

И он одобрительно кивнул головой.

Амбруазина посмотрела на него пылко и словно восторженно. Губы ее были приоткрыты, обнажая край ровных, блестящих зубов.

— Все это кажется логичным, — подтвердил губернатор, — но возможно ли установить, в какой момент нежная Фебея [18] оказывает на нас влияние, помимо наших снов?

— Сильнее всего она влияет, когда находится между Землей и Солнцем…

— А два прилива? — вмешался квартирмейстер. Герцогиня объяснила тем звучным, сильным голосом, какой у нее появлялся, когда она говорила о науках, что во время первого и второго приливов Луна пребывает в разном положении по отношению к Солнцу. Когда разность фаз составляет 90ё, то есть Луна образует прямой угол с Солнцем, два влияния противодействуют друг другу, и притяжение бывает более слабым, а вода поднимается невысоко. Это так называемый квадратурный, или малый прилив половинной амплитуды — его не следует путать, как то часто случается с людьми, мало сведущими в морских терминах, с отливом.

— А что происходит во время отлива?

— Луна удаляется, притяжение прекращается, поднявшаяся вода попросту возвращается обратно.

— У меня от всего этого голова кружится, — заметил Виль д'Авре скептически. — Получается как на качелях, да?

Краешком глаза он следил за реакцией Пейрака, но тот, по-видимому, никоим образом не собирался подвергать сомнению все высказанное этой красавицей. Напротив, некоторое удовлетворение угадывалось в его словно высеченных резцом, нарочито бесстрастных чертах.

— Стало быть, законы Кеплера подтвердились?

— Конечно. Я, кстати, имела переписку с ним. Граф слегка приподнял бровь.

— С Кеплером? — спросил он с легким оттенком сомнения в голосе.

— Почему бы и нет?

И она вновь с отвагой взглянула на него. — Значит, по-вашему, женщина не может понять законы, выведенные им из наблюдений над фазами планеты Марс? А именно: орбиты планет суть эллипсы, в коих Солнце является одним из двух фокусов, а также: площади, замеряемые радиус-вектором, проведенным из центра Солнца к центру планеты, пропорциональны временам прохождения соответствующей дуги орбиты. И еще: эти законы утверждают, что квадрат времени обращения планет пропорционален кубу больших осей орбит эллипса.

— А отсюда Ньютон, английский ученый, вывел законы всемирного тяготения, в том числе и закон лунного притяжения, — закончил Пейрак, слушавший герцогиню с неослабным вниманием.

Сам тембр его голоса словно принес тайное послание Анжелике. На сей раз сомнений не было: Жоффрея глубоко взволновала эта беседа с герцогиней де Модрибур, оставшаяся мало понятной для всех остальных.

Она испытала облегчение, услышав, как Виль д'Авре, который не любил оставаться на вторых ролях, вновь разрушил колдовские чары, спросив:

— Вернемся же к Луне! Еще один вопрос, герцогиня, касательно приливов, чтобы удовлетворить мой интерес. Я допускаю, что на поверхности земного шара образуется вздутие, на той стороне полушария, что смотрит на Луну в момент притяжения, но как подобный же феномен может происходить на другой его стороне?

Госпожа де Модрибур одарила его улыбкой сострадания.

— Но что есть Земля, сударь, — сказала она мягко, — в безбрежной системе планет, нас окружающих, — бесконечно маленькая точка. Влияние Луны, как, впрочем, и солнечное, настигает нас не только в той единственной точке, где мы находимся.

Оно буквально обволакивает нас, проникает внутрь нас. И если поразмыслить, это общение с мирами видимыми и невидимыми, которые окружают нас в бесконечности, окажется восхитительным, и остается лишь признать величие Создателя, Господа Бога нашего, — пылко закончила герцогиня, подняв взор к небесам.

Там, в невесомом золоте летнего вечера, зажглась звезда.

В этот момент, шумно хлопая крыльями, пролетела стая птиц; словно пелена, скрытая и необъятная, нависла в тишине над собравшимися на берегу людьми.

И тогда Анжелика осознала: творится что-то особенное, необычное, чего никто, кроме нее, не замечает. Да и сама она уловила это что-то лишь мельком, как будто это происходило не здесь и вовсе ее не касалось. Но увиденное отпечаталось в ее зрачках, словно вспышка молнии! Все находящиеся здесь мужчины смотрели на Амбруазину де Модрибур.