Леди Лэнгдон вновь помолчала и затем сказала:

— Я предполагала, что он может жениться на этой хорошенькой вашей кузине. По сути деда, когда он сказал мне, что намеревается погостить у ее отца, я надеялась, что его привлекла скорее она, чем лошади вашего дяди, — которых у Фавиана и у самого достаточно!

Гермии не было необходимости отвечать на это, поскольку в тот момент лошади остановились у дома маркиза.

— Ну вот мы и дома, — объявила леди Лэнгдон, — и я должна признаться, что мечтаю наконец добраться до спальни.

Они вместе поднялись по лестнице до второго этажа и еще взобрались по следующему проплету на третий.

Комнаты там были столь же внушительны, что и внизу, с высокими потолками и изящно декорированы.

Когда Гермия добралась до своей спальни, она почувствовала, что точно так же удовлетворилась бы простым чердаком с железной кроватью, вместо всей этой роскоши, которая сейчас не могла радовать ее.

Она могла думать лишь о маркизе, который испытал разочарование и отвращение к девушке, в которую был влюблен, и вынужден был поклясться, что он ни на ком не женится.

Когда служанка, ждавшая, чтобы расстегнуть ее платье, ушла, Гермия подошла к окну и раздвинула занавеси.

И вновь, как и прежде, она глядела на луну, начавшую подниматься в небе, и думала о; том, что так же, как и эта недостижимая луна, недоступен был для нее и маркиз.

«Я могу любить его, но он меня никогда не полюбит!» — думала она.

Затем она вспомнила, что завтра к ним должен приехать лорд Уилчестер, чтобы сделать ей предложение, и содрогнулась при этой мысли.

«Я не могу выйти замуж за него, я не могу!» — говорила она себе со всей страстью убеждения.

Но затем она представила себя вновь в доме викария, проводящей всю свою жизнь в доставке смягчающих сиропов и мазей миссис Барлес и дюжинам других женщин или ожидающей вечером возвращения матушки и отца домой, осознавая, что, несмотря на то что родители любили ее и она очень много значила для них, они вполне удовлетворились бы обществом друг друга.

«Я должна выйти за него», — думала она.

Она взглянула на небо через незанавешенное окно и представила, что может различить среди звезд лицо маркиза.

«Недосягаемое!»

Она, казалось, слышала его, повторяющего эти слова насмешливо и тем сухим голосом, который приводил ее в смущение.

«Недосягаемый! Недосягаемый!»

Гермия не смогла уснуть в эту ночь.

Она крутилась и поворачивалась, все время думая о маркизе и о том, что, если она выйдет за кого-нибудь другого или возвратится в свой отчий дом, она никогда его больше не увидит.

Кроме того, она боялась за него, и хотя он смеялся над озабоченностью и тревогами Хиксона, Гермия продолжала думать, что каждый час каждого дня он находится в опасности, исходящей от его кузена.

И вчера, на балу, не оставляя этих мыслей, она спросила пожилого человека, присутствовавшего там:

— Вы не знаете, нет ли здесь случайно Рошфора де Виля?

Прежде чем ответить, он взглянул на нее с удивлением:

— Я не могу представить себе, чтобы наша хозяйка потерпела в качестве гостя такую сомнительную личность!

Гермия промолчала, и, спустят минуту, он засмеялся и сказал:

— Да и сам де Виль не чувствовал бы себя хорошо в такой компаний.

Она вопросительно посмотрела на него, и он объяснил:

— Де Виль проводит свою жизнь в ночных клубах дурного пошиба, либо с цыганами на Пустоши Хэмпстед, либо — как я слышал недавно — с цирковыми артистами, акробатами на трапециях, выступающими на Воксхол Гарденс.

— Почему он любит таких людей? — удивилась Гермия.

Ее компаньон пустился в длинные объяснения сомнительной репутации кузена маркиза и о том, как его сторонятся в обществе.

Гермия при этом вспомнила, что маркиз говорил ее отцу о двух из нападавших на него, которые были смуглы и казались иностранцами или цыганами.

Она думала, что должна предупредить маркиза, чтобы он не приближался к Пустоши Хэмпстед, но сомневалась, что он послушает ее.

Она была уверена, что он просто рассмеется и скажет, что о себе может позаботиться сам.

«Если Рошфор де Виль намеревается убить его, он сделает это», — решила она.

От этой мысли она чуть не заплакала, ощутив себя столь беспомощной.

Ей стало жарко. Она отбросила покрывала и, выскользнув из постели, вновь подошла к открытому окну.

Гермии казалось, что ей нужен свежий воздух, на самом же деле она хотела еще раз взглянуть на луну и помечтать о маркизе.

Ей приходилось заставлять себя примириться с фактом его недостижимости.

Высунувшись из окна, она посмотрела вдоль задней стены дома на дальний его конец, где, она знала, спал маркиз. Унаследовав дом, он не изменял его фасада, выходившего на Пиккадилли и выглядевшего очень внушительно.

Задняя же стена была довольно скучной, но он добавил к ней балконы из кованого железа, которые только что входили в моду.

Гермии говорили, что все дома, построенные в Брайтоне, куда потянулся весь высший свет вслед за принцем-регентом, были украшены такими коваными балконами.

Те, которые распорядился пристроить маркиз" были прекрасной работы, и окна парадных залов на втором этаже были обрамлены теперь большими балконами искусного и сложного дизайна, которые возвышались на метр, окружая подоконники.

Те же, которые украшали третий этаж — где находились спальные комнаты, — были вдвое ниже, но не менее изящны.

Этажом выше каждое окно было, окружено лишь имитацией кованого балкона.

Из сада, куда выходили окна, задней стены, вид был очень впечатляющим.

Высунувшись из окна и оглядывая балконы, Гермия пришла к выводу, что маркиз великолепно обновил вид своего лондонского дома.

Глядя в сторону его спальни, которая была на одном уровне с ее комнатой, она подняла глаза и ей показалось, что у края крыши, удерживаема" лишь балюстрадой, лежит дымоходная труба, очевидно, каким-то образом свалившаяся туда.

Она подумала, что, должно быть, никто не знает об этом, и собралась утром сказать слугам.

Но вдруг то, что показалось ей сначала кучей камней на крыше, задвигалось, и она поняла, что это человек, перегнувшийся с крыши, чтобы разглядеть что-то внизу.

На какой-то миг она подумала, что это, должно быть, рабочий, но уж очень странное время выбрал он для работы на крыше.

И тут она увидела в лунном свете, что там был не один человек, а двое.

«Должно быть, что-то случилось», — решила она.