39Часть I

строен... А там тогда много духовенства сидело. Помню, был отец Александр, архимандрит, настоятель Семиезерной пустыни из Казани. Я с ним был несколько знаком. Разговаривал с ним нередко... И как-то хвалил я ему своего зятя — протоиерея Александра Лебедева, он ведь тоже служил в Казани. А отец архимандрит мне и сказал: «Что ты сестру-то свою не похвалишь? Хорошо ему быть строго православным, имея такую жену, которая говорит: "За меня не беспокойся, только не криви душой". А другие, как батюшку посадят, так они в истерику, матушки-то. А она: "Не беспокойся, только не криви душой..."» А как новый этап к нам пригонят, мы все спрашивали священников, да и дьяконов, как там на воле? Молятся ли за советскую власть? И вот этот архимандрит Александр, помню, когда его спросили: молитесь ли за власть? Он говорит: «В самое "ДО" берем...» А то еще был там с нами владыка Нектарий (Трезвинский), викарий Вятской епархии, епископ, по-моему, Ярангский... Он был одно время наместником Александро-Невской Лавры. Встретился я с ним там, в кемском пересыльном пункте. Смотрю, кто-то такой в духовной одежде, в подрясничке, в скуфеечке, сапоги — колет лед у нашей столовой, у кухни лагерной... А вообще-то, у нас архиереи все больше с метелочками ходили, разметали снег на панелях. Ну, лопаткой немножко... А тут вижу, какое-то духовное лицо так старается, колет лед... Я его спросил: «Батюшка, вы в каком сане будете?» — «А вам, — говорит, — какое дело?» — «Да я, — говорю, — сам из духовных немножко... Правда, я не духовный сам-то... Но сын священника, был иподиаконом у Владыки Серафима...» — «А, — говорит,' — из Углича, значит?» Оказывается, он многих там знает... «А я, — говорит, — иеродиакон». Ну, так я его и звал — «отец иеродиакон». Были у нас хорошие с ним, дружеские отношения... Шутили мы с ним иногда. Духовенство тогда находилось почти все вместе, в одном бараке. Правда, там и другие были, гражданские лица... Великим постом песнопения мы пели — «Покаяния отверзи ми двери», «На реках вавилонских»... И вот этот мой знакомый «отец иеродиакон» управлял нашим хором. И я помню, какой-то Владыка ошибся, а он ему кулак к носу подносит. Я после ему говорю: «Ведь это неудобно, отец иеродиакон, так с архи-

40

Иподиакон

ереем-то обращаться». — «А что же он? Уж взялся петь, так пой». И так дожили мы, это зимой было дело, до весны. Весной убирают снег. А я стоял и разговаривал с одним священником, заключенный тоже, конечно. Сторожем он был. Разговариваю я с ним, а там везут на санках снег. И сзади вот мой знакомый «иеродиакон» лопаткой этот снег подпирает. А ^мой знакомый сторож, батюшка, кланяется и говорит: «Здравствуйте, Владыка!». Ая говорю: «Который же тут Владыка?» А он: «С лопатой-то». Я ему: «Так это же иеродиакон». — «Что ты?» — говорит. «Так я ж, — говорю, — его знаю». «Ая, — говорит, — с ним рядом сплю». Так я смутился... На обратном пути, когда они с санками возвращались, этот батюшка говорит: «Владыка, что же вы невинных людей в заблуждение вводите?» А он улыбается... Действительно, архиерей... И стал я от него бегать... Как увижу, что идет Владыка Нектарий, так я от него бегом... А потом как-то встретился с ним нос к носу, бежать уже некуда... «Владыка, простите меня... Что я вас называл иеродиаконом... Вы ведь меня ввели в заблуждение...» А он: «А почему ты решил, что я действительно иеродиакон, не посомневался?» — «Да вот вы уж очень работаете-то не по-архиерейски... Архиереи так не работают...» — «Да, они все лодыри», — говорит... А потом оказывается, я уже после слышал от своего двоюродного брата, Державина Александра Михайловича, московского протоиерея, а его, Владыки, товарища по академии, — что он потонул... Его сделали доставщиком посылок на Соловецкий остров... Наверное даже, жулье, его и толкнули... Утонул в Белом море... Сидел там с нами епископ Глеб, по-моему, фамилия — Покровский. Викарий Рязанской епархии, епископ Михайловский... Было это вскоре после моего прибытия в Кемь... Однажды возвращаюсь я с работы в барак, смотрю все духовенство какое-то такое напряженное... Задумчивое такое... О чем-то тут говорят... Я спрашиваю: «Что такое?» — «Владыку Глеба освобождают. И он не знает, куда ехать. Послал митрополиту Сергию телеграмму, куда он может, какой ему город избрать — ответа нет». И я говорю Владыке Глебу: «Владыка, а возьмите Кашин. Этот город недалеко под Москвою, на железной дороге. Владыка Иосиф из Кашина переведен в Могилев. Я знаю, епархия... кафедра там свободна...»

*41Часть I

А Владыка: «А куда я поеду-то там? Где я остановлюсь?» — «А мой брат, — говорю, — там в семинарии учился. Я вам дам адрес. Отец Сергий Соколов, священник Ильинской церкви. Найдете там». Он опять послал телеграмму митрополиту Сергию, может ли он избрать Кашин. В ответ получил: «Не возражаю». И поехал в Кашин. И после я получаю от брата своего письмо. Пишет: «Отец Сергий (это бывший его квартирный хозяин) шлет тебе благодарность за то, что ты порекомендовал Владыке Глебу поехать к ним в Кашин. Владыка явился как раз в день его именин... И так они все были довольны...» Владыка Глеб так и жил потом у него на квартире... Но Кашинским, кажется, он так и не стал... Какая его судьба дальнейшая, я не знаю... Да, так вот уже в двадцать девятом году накануне самого освобождения я все ждал этапы — не привезут ли моего Владыку Серафима. И вот как-то в ночную смену слышу: «Этап выгружают». Я пришел в лагерь ча- са что-то в два или в три... И вдруг говорят: «Ведут этап». Я сразу подбежал к окну. Смотрю, Владыка Серафим идет. И еще какой-то с ним духовный... Я из окна кланяюсь, а Владыка на меня смотрит так, как будто не узнает. А сосед его кланяется мне. «Ну, что же, — думаю, — такое?» Так расстроился. Уснуть я, конечно, уже не мог. Так лежал до утра. Потом слышу, там карантинную роту, прибывших учат здороваться: «Здравствуйте, карантинная рота!» Я пошел за склад, смотрю Владыка уже узнал меня, по фигуре, очевидно... Показывает: «Достань поесть». Я спросил его: «Сколько?» Он на пальцах показал три... Я даже перекрестился. Три года это детский срок считался... Потом побежал я к папаше этого Вани, который был с ним в Могилеве. «Василий Иванович, ведь Владыка Серафим здесь. Просит поесть. Можете вы это сделать?» Тут мы с ним достали белого хлеба, чего-то еще... Сахару, масла сливочного... В лагере все это было... Там продавали... А тут уже повели этот этап, в том числе и Владыку, повели их, как называлось, на обработку, на заполнение анкет... Я в ихнюю толпу и вбежал... С мешочком... Он говорит: «Так это ты в окно-то смотрел? Я ведь тебя не узнал... Зачем ты усы отрастил? Они тебе совершенно не идут, такие усы... Я ведь ожидал тебя увидеть, какой ты был... А тут еще меня и Владыка Алексий (Буй) сбил: «Как, — говорит, — приятно

42

Иподиакон

встретиться здесь с земляком». Я и поверил, что ты — его знакомый...» Отдал я ему мешочек. А на следующий день он опять просит поесть. «Я ведь вам вчера принес, Владыка...» — «А я уж все роздал.» — «Владыка, ведь здесь же тюрьма... Нельзя ведь это делать...» — «А ты знаешь, какие люди-то хорошие... А у них ведь никого нет. А у меня вот ты есть...» — «Это все, — говорю, — верно...» Так вот я и носил ему передачи... К счастью, с командиром ихней карантинной роты был хорошо знаком один протодиакон, заключенный, из Егорьевска под Москвой... У него и отец был протодиакон, и два брата были протодиаконы. То ли Устиновы, то ли Устины... Этот был самый младший. Миша его звали... Отец Михаил. Я еще там с ним в хоре пел... Хороший у него голос был... Он, значит, договорился с командиром карантинной роты, и меня к Владыке пропускали туда, сколько угодно... Помню, первый раз я туда к ним пришел. Владыка Серафим внизу нары занимал... А над ним на верхних нарах сидел епископ Герман Псковский (Ряшенцев)... А мой Владыка увидел меня и говорит ему: «Мой Миша идет». А тот сверху говорит: «Какой это Миша, это целый гренадер»... Ходил я к ним, сидел там у них на нарах... А они сидят и спорят. Об отношении к митрополиту Сергию и все такое прочее... И был такой вопрос... Владыка Серафим говорит: «Я Сергия порицаю... Но считаю, что откалываться от него нельзя. Будешь ты со мной служить или не будешь?» — «Буду», — говорит Владыка Герман. «И я с тобой буду служить». А оба сидят на нарах... Но я-то свой срок уже кончал. Вот-вот должен был освободиться... Это был июнь двадцать девятого года... И вот иду как-то с работы, с лесозавода... У меня пропуск был. И вдруг вижу: стоит мой Владыка Серафим, собранный на этап, с мешочками. Я — к нему. «Что такое?» — «Да вот, — говорит, — отправляют, не знаю куда...» Я скорее в продотдел. У меня там знакомые работали, тоже бывшие псаломщики. Спрашиваю: «Куда Владыку отправляют?» А они мне говорят: «В Мурманск. Будет сторожем работать. Жить на вольной квартире». Я бегу к нему. «Все слава Богу. Поедете в Мурманск, жить на вольной квартире...» — «Ну, — говорит, — Миша, спасибо тебе...» Благословил он меня, и повели его... Больше я его никогда в жизни не видел... В Мурманске он прожил что-то года два. А