Делегация действительно явилась с невероятной поспешностью. Но, предупрежденный добрейшим Каньяно, я устроил им не личную встречу, как это делал обыкновенно, а пригласил на диспут лучших профессоров школы, которые с важным видом восседали теперь подле меня в удобных креслах.

— Первый вопрос, — тощий и высокий легат в кардинальской мантии церемонно выставил перед собой правую ножку, готовый поклониться. Жест скорее придворного, нежели служителя церкви. Надо будет после разузнать, кто и откуда. — Его святейшество папа Адриан IV желает знать, признает ли король Германии Фридрих I Гогенштауфен соглашения, заключенные с Евгением III?

Я утвердительно киваю, и чтобы потом не было недопонимания, добавляю вслух:

— Признаю.

— Признаете ли вы Констанцский договор от 1153 года?

Ага, это тот самый документ, согласно которому я должен был незамедлительно отправиться в Рим для совершения обряда императорской коронации. И как на это отвечать, нешто оправдываться, мол, были более важные дела. Посмотрел на профессоров.

— Ответ утвердительный.

— Готовы ли вы отправиться туда прямо сейчас?

— Готов.

После узнал, что новый папа не глянулся не только моим профессорам, но и римскому народу, который в кратчайшие сроки выкинул заносчивого англичанина таким хорошим пинком, что тот, минуя крепость Ангела, летел до самого Витербо, где у пап резиденция. В отсутствие своего епископа римляне вручили власть «Сенату и римскому народу» во главе с монахом-августинцем Арнольдом Брешианским — человеком, почитавшимся итальянцами наравне со святыми. В общем, папа ждал меня как своего личного спасителя, которому следовало прийти к власти, не иначе как принеся в жертву почитаемого его народом «святого» Арнольда.

Почему папа не ликвидировал ненавистного монаха своими силами? Думаю, понятно, если бы чаши весов качнулись в невыгодную для римского епископа сторону и народ возроптал, назвав Арнольда мучеником, злодеяние можно было списать на беззаконного германского короля, то бишь меня. Ну да, как запахнет жареным, так — где вы немцы, увальни нерасторопные, а стоит навести казарменный порядок, так мы сразу же из спасителей папского престола превращаемся в убийц и тиранов.

Мы же отлично знаем эти уловки, волчьи ямы да капканы, и что самое удивительное, предсказуемо должны обследовать каждый поочередно. Что же, не вижу смысла и впредь не лезть в самое пекло.

Влезли. Идем по Италии, песни поем, подкованными сапогами пыль поднимаем, страха нагоняем. Все в начищенных до блеска доспехах, что ярче солнца горят, на коротконогих кряжистых лошадках, что такую тяжесть вынести способны. А впереди гонцы-разведчики на легких скакунах. Несутся вчерашние мальчишки, а ныне немецкие воины да оруженосцы, славу королю Германии, королю Лангобардов, то бишь мне, орут; обратно вести несут. Новости же, прямо скажем, отличные, сенат с нашим приближением словно от сна наведенного очнулся, опомнился и тут же подкатил с переговорами к изгнанному папе и его бездомным кардиналам, мол, нельзя ли по-хорошему без дикаря немецкого договориться?

Ан, нельзя! Опоздали, сукины дети.

Адриан IV в своих законных правах в канун Пасхи наложил на Вечный город интердикт, преградив доступ в него паломникам со всего христианского мира. Грамотно. На этих самых паломниках в Риме держатся почитай все остерии и гостиницы, которые теперь лишились дохода. Нет гостей, не мало, а вообще нет. Никто не заливается вином по самые уши, не жрет от пуза, не валяется на перинах и матрасах. Затих город, не вымер, понятное дело, но до самых тупых дошло, праздника не будет, одни убытки. Бросились торгаши да лавочники к сенату, может, Арнольд из Брешии дело поправит. Ага, чудо совершит, размножится на тучу маленьких Арнольдиков, которые займут задницами своими многогрешными все табуреты в кабаках, возлягут на всех постелях в гостиницах да попользуют веселых девок. Не по силам сей подвиг Арнольду.

Сенат к папе, а тот, явно не дурак, Арнольда Брешинского на суд требует. Рим же негодует, вместо праздника на улицах гробы с гниющими покойниками, вместо свадеб — блуд… церкви заколочены: ни исповедоваться, ни причаститься, ни мессы послушать! Выдать, кричат, бунтовщика Арнольда! Забыли уже, как сами его чуть ли не в пророки рядили.

Ну, выдать его сенат не выдал, упросил от греха бежать в горы Тосканы, где и засел, ученик Абеляра в одной из крепостей под охраной верных ему баронов.

Когда мы добрались до Ватербо, папа затребовал выдать ему сто заложников из числа моих ближайших придворных, которых бы убили в случае, если бы я дурно обошелся с его святейшеством. Бред!

Разумеется, никаких заложников я не выдал да еще и попенял посланцам на то, что могу и оскорбиться за такие в мой адрес беспочвенные обвинения. А действительно, какие у них основания называть меня убийцей? Я что, много монастырей пожег? Монахов повесил? Если и пожог, то вместе с приговоренными к разрушению городами. Нехорошо из своего будущего императора козла отпущения делать!

Еще чего надо? Говорите уж, выкладывайте.

Мнутся, ломаются — ни дать ни взять красны-девицы, стыдно им или страшно, черт разберет. Наконец, выдохнул плотный, как боровичок, кардинальчик: «А не мог бы достославный король Фридрих раздобыть для матушки католической церкви греховодника Арнольда Брешинского, желательно живым, дабы папа мог его суду предать и по заслугам наказать?» — сказал и снова в толпу кардинальскую в кровавых мантиях юркнул.

— И всего-то?! А я-то подумал!

— Будет вам смутьян Брешинский, не сомневайтесь. И тут же приказ отдал, выкрасть и доставить. Ясное дело, осаждать крепостинку не стали — много чести ради одного, единственного карася пруд вычерпывать. Для «святого» Арнольда мы иное выдумали. Под видом виноторговцев, что в Рим на Пасху ехали, а теперь товар свой готовы по бросовой цене сбыть, лишь бы обратно не везти, в город проникли Генрих Лев, Оттон Виттельсбах, а с ними десятков пять отличнейших бойцов. Половина сразу же в город вошла, сопровождая крытые возы с бочонками отменного пойла, и вторая тайно ночью через городскую стену перелезла. Говорят, что у трезвого в голове, у пьяного на языке — в общем, за кружечкой-другой вина разузнали, где покои этого самого Арнольда, а дальше оглушили чем-то, плащ монашеский надели — да и под видом пьяного вывезли. Точно так же, как в свое время отца моего чуть было не похитили. Только на этот раз все гладко вышло.

Доставили добычу папским легатам, делайте с ним что желаете. Как заказывали, жив, здоров, можем рот яблоком заткнуть, чтобы по дороге не проповедовал. А в задницу морковку засунем, так и вовсе красавчик получится. Ну, папа в милости своей его изначально приговорил к повешению, а когда тело достаточное время в петле повисело, да все, кто хотел на него поглядеть, поглядели, трупец сожгли, а пепел по ветру развеяли. Такой конец обрел Арнольд из Брешии.

В результате Адриан явился в мой лагерь 8 июня в окружении алой свиты кардиналов. Красиво… А вот сам его святейшество, прямо скажем, оказался неказист, маленький, носастый, точно жид, с небольшой аккуратной бородкой и пухлыми губами сластолюбца. А как вышагивал, как свой длинный нос задирал… верно ребята мои говорят: «Мал клоп, да вонюч». Не шел, шествовал победно, собою гордился. А чему гордиться-то, из Рима бежал, только пятки сверкали, теперь сидит в крепостишке, собственной тени боится, а как явились из-за Альп ему на выручку простаки-немцы, так и решил гонор показать.