– Ты идешь в армию? – его лицо расплывается в улыбке. – Какие войска?.. Молодец. А я был в морском десанте… Ну, счастливой службы, солдат!

В этом обществе все – солдаты. Даже те, кто не успел послужить по возрасту или по здоровью. Все солдаты – мамы, папы, бабушки и дедушки, братья, сестры. По пятницам вся страна ожидает своих солдат на побывку, все автобусы приобретают изнутри густо-зеленый, бежевый, серый колер военной формы разных родов войск. Сидят на баулах в проходах, теснятся, едут на перекладных. Никто не жалуется, что в тесноте его пихнули дулом или прикладом винтовки.

В день призыва мы отвозим свою нежную девочку на сборный пункт. А там – зрелище посильнее, чем «Фауст» Гёте, причем значительно сильнее: целый цветник рыжих, темных, золотистых, каштановых кудрей… День призыва такой – девчачий. А вокруг, у двух автобусов, сопровождающие – их сверстники с винтовками. И уже стреляют глазами направо-налево представители обоих полов.

– Господи! – бормочет мой муж. – Что за жизнь фронтовая…

Да, жизнь такая, что множество молодых пар в этой стране изначально – боевые товарищи. Жизнь такая, и такой ее понимают и принимают наши дети…

Дают команду – по автобусам. Заплаканные мамы кричат последние указания:

– Не забывай заряжать мобильник! Позвони сразу же – куда попала!!! Надень на ночь две пары кальсон!!!

Ребята с автоматами влезают последними в обе двери, автобусы разворачиваются и выезжают со двора на шоссе. Мы же плетемся к своей машине и сразу – рука сама тянется – включаем радио. Новости наших будней: из густонаселенных кварталов арабского Хан-Юниса палестинские боевики продолжают обстрелы еврейского района Гуш-Катиф. Ответный огонь открыл наш батальон бригады «Голани». После полудня премьер-министр собирает совещание представителей силовых структур по вопросу борьбы с «тоннельными взрывами»… Армейские источники опубликовали наконец список убитых при взрыве в Рафиахе израильских солдат.

– Ты не помнишь, – спрашивает меня муж, – она взяла синий свитер?

Каждую пятницу, ближе к полудню, у меня дома раздается звонок. Я снимаю трубку и слышу страстный голос дочери:

– Ставь жарить картошку, я уже в Иерусалиме!!!

Я хватаю самую большую сковороду, раскаляю масло и вываливаю на нее целую миску чищенной с утра и нарезанной картошки.

Когда в первую свою побывку из армии она позвонила с воплем: «Го-о-ло-о-дна-ая-я-я как соба-а-ка-а!», отец философски мне сказал:

– …А что ты думала? В любой армии всегда голодно… У нас в Перми, помню, плеснут тебе щей в миску, а там три синих пленочки плавают вместо мяса…

Ну, вваливается ребенок и, едва сполоснув руки, набрасывается на картошку…

– Что ж ты голую картошку-то… – пытаюсь я сердобольно встрять, представляя, как же оголодала девочка, если ей одной лишь картошки довольно… – Вот, возьми баклажаны.

Она с полным ртом:

– Какие баклажаны?! Я их уже видеть не могу! У нас каждый день пять видов закусок с баклажанами…

– Ну, рыбку возьми…

Она вытаращивает глаза:

– У меня рыба уже из ушей лезет! То тунец, то форель, то карп, то копченая, то соленая…

Я несколько оторопела.

– А курицу будешь?

– Мам, ну сколько можно эту курицу есть! Каждый день курица!

– Минутку, ты сказала, что голодная… Я поняла, что вас плохо кормят.

– Ужасно! Ужасно кормят!

Тут я взялась за допрос серьезно:

– Так. Давай с самого начала. Молоко дают?

Она удивилась:

– Молоко? А зачем? Оно на столах стоит, конечно, но только для кофе. Зачем его пить? Есть же йогурты, творог разный, кефир, ряженка, то-се…

– А именно что: то-се?

– Ну, сыры там всякие, какие-то каши дурацкие… Салаты… Яйца… Омлеты в основном. Глазунью сделать как следует не умеют. Я говорю: «Дуду, не зажаривай слишком, я так не люблю!» А он, как назло, – зажаривает и зажаривает! Когда с луком, так еще ничего, а когда с грибами – тут он вообще не умеет…

– Понятно… – ледяным тоном сказала я. – А выпечка?

– А что – выпечка? Кому нужны эти круассаны и пироги: килограммы набирать? Это вообще еда нездоровая. И гарниры все эти… Я вместо них просто овощи и фрукты ем.

– Знаешь что, – сказал мне отец. – Гони ты отсюда в три шеи эту зажравшуюся буржуйку! Дай сюда ее картошку, я доем!

– Не-е-т! – заорала дочь, обнимая тарелку. – Картошечка моя, любимая, – такую только мама готовит!

…Помню, в самом нашем начале здешнем, лет пятнадцать назад, когда мы только обосновались на съемной квартире, когда я железно знала, что могу потратить на продукты в супермаркете только 20 шекелей в день, и ни копейкой больше, к нам в гости приехал из Тверии (не из Твери) мой старый друг. К тому времени он жил в Израиле уже год и даже успел прослужить полгода в армии. И вот тогда он с возмущением рассказывал нам о здешних армейских «порядочках».

– Ужас! – говорил он. – Нет сил смотреть, душа болит: то, что не съедается за завтраком, выбрасывается мгновенно. Не дай бог выставить банку йогурта в обед – накажут самым жестким образом. И главное – запечатанные, далеко не просроченные йогурты – все сметается в помойный бак!

Мы ахали, качали головами, приговаривали: «Как же так, почему бы не раздать неимущим?! Какое попустительство, какое разбазаривание добра!» – и нам казалось, что только бывшесоветский разум может навести в этой стране надлежащий порядок. А без нас пропадут, захлянут, выкинут, разбазарят…

– …Как тебе не стыдно, – говорю я дочери. – Помнишь, на Малой Полянке нас остановил солдатик, попросил пять рублей, у него в авоське болтались булка и баночка кефира? Вот ему бы выпечку, которую ты не съедаешь! Или йогурты, которые вы сметаете в помойный бак.

– Мама! – строго отвечает она. – Ты с ума сошла? Это запрещено! В армии продукты должны быть наисвежайшими! У нас и так проблем выше макушки. Еще не хватает, чтоб от тухлятины на марше весь полк обосрался!

Мне нечего ей ответить.

– Но почему именно – картошка? – только спрашиваю я.

– А это у кого что мамино – любимое… Ирка по пельменям тоскует, Юдит ждет субботы из-за «пэсто»… Кто – чего, словом…

И я лишь плечами пожимаю. Но с утра в пятницу первым делом становлюсь в свой кухонный наряд. Сковорода наготове.

Жду: вот-вот зазвонит телефон и голос дочери пропоет нетерпеливо:

– Еду-еду! Кар-то-о-ошечку-у-у!!!

Воинская присяга в Армии Обороны Израиля – дело серьезное, торжественное и даже волнующее. Но… все-таки и эта церемония, как почти все церемонии в стране, напоминает выезд на пикник большого шумного семейства. На присягу любимого отпрыска едут: родители, братья-сестры, бабушки-дедушки с домашними животными, а также соседи-друзья с рукописными плакатами – как болельщики на спортивные состязания.