Тогда для решения этой загадки пригласили врача по фамилии Букка.

— И вот что обнаружил доктор Букка, — сказал мне Сид. — Оказывается, вращающиеся вертолетные лопасти создавали стробирующий эффект, и когда частота прерывания солнечного света совпадала с частотой мозговых волн, церебральная активность нарушалась, и мозг пилота терял способность посылать нужную информацию в организм.

В результате открытия доктора Букки был внедрен новый регламент полетной техники безопасности, в частности, обязательное ношение темных очков, шлема с противосолнечным забралом и так далее.

— Уж поверьте мне, — сказал Сид Хил, — есть куда более простые способы добиться депривации сна. Песенки Барни? Мигающий фонарик? Да, гипнодепривация может играть здесь какую-то роль, но, я думаю, речь идет о каком-то более глубоком и неявном эффекте. Например, задействован эффект Букки. Скажем, они нацелились на мозжечковую миндалину.

Представьте себе, — продолжал он, — что вы идете по темному коридору, и тут на вас выскакивает некий человек. Вы взвизгиваете, сигаете назад — и вдруг до вас доходит, что наткнулись вы на собственную жену… Так вот, — сказал далее Сид, — это вовсе не два отдельных куска информации. Информация-то одна и та же, но только она обрабатывалась в двух разных зонах мозга. Та зона, где вырабатывается умозаключение, требует порядка трех секунд. Однако рефлекторная зона — мозжечковая миндалина — срабатывает за долю секунду.

Поиск путей ухватиться за этот «мозжечковый» миг, это мгновение невыносимого и обезоруживающего потрясения — мало того, поиск способа, как продлить, растянуть его, насколько этого требует оперативная необходимость, — вот в чем может состоять цель применения эффекта Букки.

— Это была бы вершина всей нелетальной технологии, — сказал Сид.

— Получается, — предположил я, — что светомузыкально-стробирующая пытка имени динозаврика Барни, имевшая место в карго-контейнере на задворках ж/д станции Аль-Каим, в действительности может являться верхом нелетальности?

— Я не слышал, чтобы кто-то добился столь замечательных успехов, — ответил Сид. — Проблема в том, что граница между эффективным воздействием и полным разрушением психики настолько тонка, что…

И тут он умолк, потому что, как мне представляется, он понял, что если завершит свое высказывание, его мысли пойдут в нежелательном направлении, а именно — в сторону какого-то места на территории Ирака, где (в отличие от него) солдатам было плевать на вышеупомянутую границу.

— Но не исключено, что это им удалось, — сказал я.

— Не исключено, — с легкой завистью подтвердил Сид. — Н-да… Но любое ОНД, которое работает на допросах, не будет привлекательным для нас, потому что полученные улики запрещено использовать в суде.

— Однако в контейнерах Аль-Кайма таких ограничений не имелось, — заметил я.

— Нет, не имелось, — кивнул он.

— Хм, — сказал я.

— Вы понимаете, на что вы здесь натолкнулись? — спросил Сид.

— На что?

— На темную сторону.

Оставив Сида, я вернулся в Англию, где обнаружил, что мне прислали семь фотоснимков. Их сделал фотокорреспондент «Ньюсуика» Патрик Андрадэ в мае 2003-го. Все снимки шли под общим заголовком: «Беглеца возвращают в лагерь военнопленных в Аль-Каиме». Никаких следов громкоговорителей или динамиков, хотя на фотографиях действительно можно видеть внутренность одного из контейнеров на задворках заброшенной ж/д станции.

Итак, на первом снимке два американских солдата богатырского сложения пропихивают пленника сквозь лабиринт гофрированных стен и колючей проволоки. Я бы не сказал, что им было трудно его пропихивать. Потому что он тощий как грабли. Лицо спрятано под намотанной ветошью. Один из солдат держит пистолет приставленным к его затылку. Палец на спусковом крючке.

На всех других фотографиях пленник показан внутри карго-контейнера. Он бос, его щиколотки перехвачены пластиковой удавкой; сам он скорчился возле серебристой гофрированной стенки. Металлический пол засыпан коричневой пылью. Видны какие-то лужи. В самой глубине контейнера, полускрытый тенями, различается силуэт другого задержанного, который сидит на полу. Лица не разобрать — потому что ему на голову надет мешок.

Сейчас у первого иракца на глазах просто повязка, так что лицо видно хорошо. Оно изрыто морщинами, как у глубокого старика, хотя пробивающиеся усики намекают, что ему скорее где-то семнадцать. На нем рваная белая майка, покрытая желтыми и бурыми пятнами. На одной костлявой руке открытая рана; над раной кто-то черным фломастером написал номер.

Возможно, он совершил что-то ужасное. Я ничего не знаю о нем, кроме вот этих семи фрагментов из его жизни. Но я могу сказать вот что. На последнем снимке он кричит так страшно, что кажется, будто он заходится хохотом.

«Мы друг на друге не экспериментируем, — говорил мне Сид Хил ранним апрелем 2004 года в Лос-Анджелесе. — Не та у нас культура».

Минула неделя-другая. И появились новые фотографии. На сей раз на них были иракские заключенные из тюрьмы Абу-Грейб, что находится в пригороде Багдада. Двадцатиоднолетняя американская резервистка по имени Линди Ингленд запечатлена в момент, когда она по полу тащит голого мужчину за накинутый на шею ремень. На другом снимке она ухмыляется с сигаретой во рту, показывая на гениталии обнаженных мужчин с пакетами на головах, которые выстроились шеренгой.

Рядовая Линди Ингленд, со своей озорной юной мордочкой и стрижкой а-ля Гаврош, была чуть ли не лидирующей фотомоделью, позируя на многих снимках. Именно она стоит, улыбаясь, возле пирамиды из голых заключенных. Возможно, именно ее нижнее белье было надето на голову одного из иракцев в тот момент, когда он извивался, будучи привязанным к какой-то металлической кровати.

Возникало впечатление, что небольшая группа охранников военной тюрьмы, сплоченная вокруг затейницы Линди Ингленд, использовала Абу-Грейб для воплощения личных сексуальных фантазий и что к скандальной расплате их привело не что иное, как желание обзавестись памятными фотографиями.

Министр обороны Дональд Рамсфелд лично посетил тюрьму. Собравшимся военнослужащим он сказал, что события, запечатленные на этих снимках, являлись делом рук «тех немногочисленных ренегатов, которые предали наши ценности и очернили репутацию нашей страны. Для меня это тяжелый удар. С теми, кто совершил эти преступления, мы разберемся, и американский народ будет этим гордиться, и иракский народ будет гордиться».

На тюремных воротах армия вывесила транспарант, где было написано: «Америка — друг всего иракского народа».

Линди Ингленд подверглась аресту. К этому моменту она уже находилась в США, была на шестом месяце беременности и выполняла канцелярскую работу в Форт-Брэгге. Выяснилось, что родом она из нищего поселка, расположенного где-то в захолустье Западной Виргинии, и что некоторое время жила в трейлере. В глазах ряда комментаторов это было полным и исчерпывающим объяснением.