– Видела на дорожке новый «линкольн». Надо понимать, старый пробежал свои пятьдесят тысяч?

– Точно. Отец купил новый только сегодня; специально ездил в автосалон в Нампу, – ответил Себастьян. В воздухе витал нежный запах духов, и ему вдруг очень захотелось наклониться и оказаться как можно ближе к темным блестящим волосам. – А ты немало знаешь о моем отце.

– Конечно. – Клер слегка повела плечами, и узкая бретелька сползла. – Мы ведь знакомы почти всю мою жизнь. – Она нажала кнопку воспроизведения, и из колонок полился глубокий, волнующий, наполненный любовью голос. Клер качнула головой в такт музыке, и ее волосы рассыпались по голым плечам. Себастьян снова почувствовал острую необходимость поднять руку и дотронуться до шелковистой волны, чтобы ощутить под пальцами мягкую податливость и гибкость. Пришлось отойти на несколько шагов в сторону, в глубину темного вечернего сада. Подальше от тонкого аромата духов и необъяснимого желания прикоснуться к манящим волосам.

– Сколько себя помню, Леонард всегда жил в дальнем конце сада, – рассказывала Клер, в то время как Дасти пела об утренних любовных ласках. Клер обернулась и посмотрела в тень, на Себастьяна.

– Можно даже сказать, что в некотором смысле я знаю твоего отца лучше, чем своего собственного. И уж точно провела в его обществе гораздо больше времени.

Несколько месяцев Себастьян не знал физической близости, и сейчас присутствие Клер действовало на него магически. Да, причина недвусмысленных ощущений наверняка кроется в долгом воздержании. Похороны матери, работа… его сексуальная жизнь окончательно угасла. Дома надо будет заняться этим вопросом вплотную.

– И все-таки он тебе не отец.

– Да, я знаю.

Мужчина не должен пренебрегать сексуальной стороной жизни. Особенно если он не привык себе в ней отказывать. Себастьян поднес к губам стакан и сделал крохотный глоток; просто смочил губы хорошим виски.

– В детстве я нередко задумывался об этом.

– О том, знаю ли я, что Лео мне не отец? – Клер негромко удивленно рассмеялась и подошла поближе. – Да, я всегда это знала. Термин «серийный изменник» был придуман словно специально для моего отца. Каждый раз, когда я к нему приезжала, в доме хозяйничала новая женщина. То же самое продолжается и сейчас, хотя дамскому угоднику уже семьдесят.

Неожиданно темноту пронзил яркий луч. Он осветил откровенный вырез открытого платья, но лицо Клер оставил в плотной тени.

В воображении Себастьяна мелькнуло воспоминание об обнаженной фигуре, если не считать крошечных розовых трусиков. Мелькнуло – и тут же перепуталось с образом стоящей в причудливой полутьме красивой женщины. Коварное желание пробралось под рубашку и настойчиво пыталось проникнуть в джинсы. Волевым усилием Себастьян заставил себя оторвать взгляд от выреза и бретелек и посмотрел вокруг. Меньше всего на свете ему хотелось осложнять собственную жизнь отношениями с Клер Уингейт.

– Отец до сих пор считает себя неотразимым сердцеедом, – добавила Клер сквозь смех.

Себастьян подошел к кованой скамейке, укромно прилившейся под старым раскидистым кустом кизила. Если бы садовая мебель не была выкрашена в белый цвет, скамейка вообще утонула бы во тьме.

– Даже не знаю, есть ли у отца постоянная подруга. Какая-то определенная женщина.

Себастьян сел и прислонился спиной к холодному металлу.

«Их несколько. Но совсем немного», – неожиданно ответил чуть хрипловатый голос Дасти Спрингфилд.

– А меня всегда интересовало, есть ли что-нибудь между моим отцом и твоей матерью.

Клер снова негромко рассмеялась:

– Ничего романтического.

– Почему? Потому что он садовник?

– Потому что она фригидна.

Вполне вероятно. Еще одно существенное различие между матерью и дочерью.

– Не хочешь присоединиться к гостям? – поинтересовалась Клер.

– Пока нет. Немного посижу здесь. Если мне придется, хотя бы еще одну секунду слушать лепет Лорны Деверз, боюсь, схвачу факел и подожгу сам себя.

Миссис Деверз являла собой лишь одну из причин нежелания Себастьяна вернуться в праздничное общество. Главная же причина стояла сейчас около него в бело-голубом платье и действовала на организм крайне отрицательно.

– Скажешь тоже! – Клер рассмеялась и шагнула к скамейке.

– Уверяю, даже самосожжение покажется не столь ужасным, как глупые истории о Мисси и Поппете.

– Трудно сказать, кто хуже – Лорна или ее Рич.

– Ее сын – полный идиот.

– Рич ей вовсе не сын. – Клер села на скамейку, и Себастьян сдался, принимая судьбу мученика. – Он ее пятый муж.

– Ты серьезно?

– Вполне. – Она откинулась на кованую спинку и почти растворилась в густой тени. – А у меня свои проблемы. Если еще хоть раз услышу, как мать утверждает, будто я пишу женские романы, боюсь, действительно схвачу факел и подожгу. Но только не себя, а ее.

– Что плохого в ее словах? Что тебя так раздражает?

Лунный свет пробивался сквозь листву кизила и рисовал узоры на щеке и губах Клер. Фантастических губах, заставлявших гадать об их вкусе. Так ли они восхитительны как кажется?

– Меня раздражают не столько сами слова, сколько их причина. Родная мать меня стесняется. – Уголки губ поднялись в легкой улыбке. – Ну что, кого еще бросим в костер? Кроме Лорны и Джойс?

Себастьян наклонился и поставил стакан на землю. Потом оперся локтями о колени и пристально вгляделся в темноту. Увидел очертания отцовского дома и свет фонаря на крыльце, над красной дверью.

– Любого, кто посмеет сказать, что мои отношения с отцом в дерьме.

– Но твои отношения с Лео действительно оставляют желать лучшего. Тебе придется приложить усилия и поработать. Моложе он, к сожалению, уже не станет.

Себастьян повернулся к сидящей на другом конце скамьи лицемерке:

– Алло! Это кастрюля? Звонит чайник.

– И что же должна означать сия неожиданная аллегория?

– А то, что прежде чем давать советы, неплохо было бы вплотную заняться отношениями с собственной мамочкой.

Клер сложила руки на груди и решительно взглянула на белые полосы рубашки. Сейчас они казались самой заметной частью Себастьяна.

– Моя мать – совершенно невозможная женщина.

– Невозможная? Знаешь, если за несколько последних дней я чему-то и научился, то лишь тому, что всегда существует возможность компромисса – даже в самых невозможных случаях.

Клер открыла рот, чтобы поспорить, однако так ничего и не сказала. Для нее компромиссы закончились несколько лет назад.

– Бессмысленно даже пытаться. Ей не нравлюсь я, не нравится мое поведение, не нравится моя работа. Ничего не нравится. И никогда не понравится. Всю жизнь я пытаюсь заслужить ее одобрение и всю жизнь доставляю ей одни лишь разочарования. Оставила юношескую лигу, потому что не хватало времени, и с тех пор не состою ни в одной из благотворительных организаций. Мне тридцать три, я одинока и до сих пор не подарила матери ни внука, ни внучку. Она считает, что я трачу жизнь впустую. Собственно говоря, единственный поступок в жизни, который она одобрила, – это помолвка с Лонни.