Крик был коротким и негромким, таким же нереальным, как игра лунного света за окном. Даже не крик, а некий призрачный звук, раздавшийся то ли в доме, то ли в моей голове. Как некогда с обезьяной: была – не была, так и теперь с этим звуком. То ли был, то ли нет.

Занавеска бесшумно выскользнула из моей руки и закрыла окно, а где-то в отдалении позади меня раздался стук, гулко отразившийся от стен.

Второй вскрик был еще тоньше и короче первого, но в нем определенно прозвучали боль и ужас.

Может, она просто упала с лестницы и разбила колено? А может, я слышал всего лишь свист ветра или птичий крик за окном? Может быть, луна сделана из сыра, а небо – шоколадная глазурь, посыпанная белыми сахарными звездами?

Я громко позвал Анджелу.

Она не ответила.

Дом был не настолько велик, чтобы она могла не услышать мой голос. Ее молчание было пугающим.

Шепотом выругавшись, я вытащил из кармана куртки «глок» и стал вертеть его в руках, пытаясь найти предохранитель. Мне удалось обнаружить лишь одну кнопку, которая могла быть им. Я нажал ее, и из дырочки, расположенной под дулом, вырвался тонкий луч ярко-красного цвета, нарисовав на дверце холодильника маленькую красную точку.

Мой папа, приобретая пистолет, которым мог бы пользоваться даже миролюбивый преподаватель литературы, заплатил дополнительные деньги за лазерный прицел. Какая прелесть!

Хотя я и не был искушен в системах оружия, но все же знал, что некоторые модели оснащены внутренним предохранителем. Он автоматически отключается после того, как стрелок взводит курок, а после выстрела снова включается. Может, мой пистолет был из их числа? Если нет, то в решающий момент, столкнувшись лицом к лицу с врагом, я просто не смогу выстрелить, стану паниковать и, чего доброго, прострелю ногу самому себе.

Руки мои противно тряслись, но сейчас не было времени заниматься дыхательными упражнениями и самовнушением.

Я не был готов к тому, что мне предстояло, но делать это за меня было некому. Больше всего мне сейчас хотелось выбраться из дома, вскочить на велосипед, уехать в какое-нибудь безопасное место и позвонить в полицию, не называя своего имени. Однако, поступи я так, потом никогда в жизни не смог бы посмотреться в зеркало. Я не смог бы даже посмотреть Орсону в глаза.

Я пересек кухню и подошел к открытой двери в столовую. А может, сунуть пистолет в карман, а вместо него взять большой кухонный нож? Рассказывая про обезьяну, Анджела указала мне ящик, в котором они хранились. Некоторое время я размышлял над этой дилеммой, но затем здравый смысл все же возобладал.

С холодным оружием я умел обращаться не лучше, чем с огнестрельным.

Для того чтобы вонзить нож в тело другого человека, нужно обладать гораздо большей жестокостью, нежели для того, чтобы нажать на курок. Я был готов на все в том случае, если на карту будет поставлена моя жизнь или жизнь Анджелы, но все же для меня будет гораздо легче заняться такой сравнительно чистой работой, как стрельба с расстояния, нежели сблизиться с противником и кромсать его с помощью кухонного ножа.

Тринадцатилетним мальчишкой я находил в себе силы смотреть в окошко крематория, но даже сейчас, спустя столько лет, я не смог бы наблюдать кровавую процедуру бальзамирования.

Пройдя быстрым шагом через столовую, я снова окликнул Анджелу. И опять не получил ответа.

Больше я ее звать не стану. Если в дом действительно кто-то проник, мои крики лишь помогут ему скорее обнаружить мое местоположение.

Проходя через гостиную, я не стал выключать лампу, а лишь обошел ее стороной, отворачивая лицо.

Оказавшись в залитой светом прихожей, я сильно, как только мог, прищурился и заглянул в кабинет. Там было пусто.

Дверь в туалет была чуть приоткрыта. Я толкнул ее так, что она распахнулась, и мне даже не понадобилось включать свет, чтобы увидеть: и здесь никого.

Чувствуя себя голым без своей кепки, оставшейся на кухонном столе, я выключил горевший в прихожей яркий свет, и воцарилась благословенная темнота.

Ступени лестницы поднимались наверх и терялись в темноте. Судя по всему, на втором этаже свет не горел, и это меня устраивало. Глаза, способные видеть во тьме, в данной ситуации являлись моим самым большим преимуществом.

Сотовый телефон по-прежнему висел у меня на поясе, и, начав подниматься по лестнице, я испытывал сильное искушение позвонить в полицию.

Однако после того, как я не явился на назначенную встречу, шеф полиции Льюис Стивенсон, вероятно, уже ищет меня. Если это так, то трубку, вероятнее всего, возьмет он сам. А потом сюда прикатит лысый парень с сережкой.

Мануэль Рамирес был не в состоянии помочь мне, поскольку этим вечером выполнял функции дежурного офицера и не мог покинуть управление, а разговаривать с кем-либо еще из сотрудников мне не особенно хотелось. Шеф Стивенсон скорее всего был далеко не единственным полицейским Мунлайт-Бей, замешанным в заговоре. Я не исключал даже возможности того, что они все, кроме разве что Мануэля, принимали в нем участие. Однако даже Мануэлю, несмотря на нашу дружбу, я не мог доверять полностью до тех пор, пока не разберусь получше в том, что творится вокруг меня.

Поднимаясь по ступенькам, я держал «глок» обеими руками, готовый нажать на кнопку лазерного прицела, если передо мной кто-то появится. Однако, изображая из себя героя, хорошо бы не подстрелить ненароком Анджелу.

Дойдя до площадки, где лестница заворачивала, я увидел, что второй ее пролет еще темнее, чем первый.

Рассеянный свет, лившийся из гостиной, сюда не доходил. Я стал подниматься дальше – тихо и быстро.

Удивительно, как спокойно бьется мое сердце. Еще вчера я не мог допустить и мысли о том, что через несколько часов, не колеблясь, буду готов выстрелить в человека. А теперь, оказавшись в смертельной опасности, я подсознательно находил даже какое-то странное удовольствие.

В коридор второго этажа выходили четыре двери.

Три из них были закрыты, а четвертая – самая дальняя от лестницы – открыта нараспашку, и из нее падал слабый свет.

Меня не привлекала перспектива пройти мимо трех запертых дверей, не убедившись предварительно в том, что за ними никого нет. Не хотелось, чтобы опасность подкралась со спины.

Учитывая мой недуг и то, как быстро начинают слезиться и болеть мои глаза на свету, мне придется обыскивать комнаты с пистолетом в правой руке и с фонариком-ручкой в левой. Это будет неудобно, долго и опасно. Каждый раз, когда я буду заходить в комнату, как бы я ни пригибался и как быстро бы ни двигался, фонарик выдаст возможному врагу мое местоположение раньше, чем тоненький лучик света обнаружит его.

Мне стоило рассчитывать только на собственные преимущества, использовать темноту, сливаться с ней.