– Говорят, ты умеешь играть музыку? – вдруг спросила она.

– Кто говорит?! – Я испугался.

Я не думал, что мой спектакль кому-то станет известен.

– Ферлея сказала.

– Ну, Ферлея преувеличивает. Кое-какие ноты знаю, не более.

– А что ты еще умеешь делать? Я имею в виду, творческого.

Творческого… дайте подумать.

Хотел бы я соврать, что могу делать даже глиняные горшки, но не был уверен, что меня не заставят слепить их в реале. Да что я умел делать по сравнению с гиллами? Они все обладали магией, могли колдовать… а чем я мог их удивить?

– Ну, я, наверно, петь могу, – ляпнул я.

Зачем, зачем ты это сказал?!

– Петь? – Она аж в лице изменилась. – У нас поют только девочки, и я никогда прежде не слышала, как поют юноши. Спой, прошу тебя!

Твою ж дивизию!

– Да нет, я… здесь и аккомпанемента нет…

Аккомпанемента?? Ты в своем уме вообще?

– Ну пожалуйста! – Она умоляюще сложила руки. – Прошу тебя! Спой мне!

Я огляделся. В голове одно полушарие мозга всеми силами сдерживало творческий порыв, а другое быстро подыскивало подходящую мелодию. Нет, вообще я люблю петь, но вот как? Я никогда не пел на людях, не считая того случая с Иваном… нет, об этом я вам не расскажу.

– Одну коротенькую мелодию! – просила она. – Самую маленькую!

Даже не думай открывать рот! Даже не думай, Богдан!

Я не имею ни малейшего понятия, зачем стал петь. Наверно, хотел тем самым сразить принцессу Дрифов. Своим пением! Можете себе представить? Это было вроде танца, который исполняют журавли перед возлюбленными в брачный период.

– Ладно, – ответил я. – Коротенькую можно.

Пару минут подумав, что именно я смог бы исполнить, я стал щелкать пальцами в ритм мелодии, имитируя проигрыш начала песни, а потом запел. И ни разу за все это время я не отвел от нее глаз.

Молча пальцами: щелк, щелк, щелк…

Когда я пел знаменитую песню Жени Белоусова, Галлея слушала меня молча, и на ее глазах блестели слезы. Признаться, я был этому рад. Ведь это значило, что у меня получилось передать эмоции песни, да так, что это тронуло ее сердце.

– Богдан, – тихо сказала она, когда я закончил, – это было прекрасно. Я ничего подобного никогда в своей жизни не слышала. Спасибо тебе за это. – И вытерла слезу, катившуюся по щеке. – Когда я расскажу девчонкам, они мне не поверят.

– Прошу тебя, никому не рассказывай! – воскликнул я. – Мой позор был только для тебя. Пообещай мне!

Неохотно она пообещала, что никому не скажет. Мы снова уставились друг на друга.

– Ты уже был в нашем Гильском саду? – спросила она.

– Не был, – ответил я, не отводя от нее взгляда.

– Он потрясающий. Хочешь, я покажу тебе?

– Хочу.

– Тогда я обниму тебя сзади, чтобы мы вместе смогли полететь. Ты согласен?

Откуда принцессе Дрифов было знать, что я боюсь высоты? Когда она сказала, что обнимет меня, мой мозг отключился. После я только кивал и, как болван, улыбался.

Она обхватывает меня за талию, расправляет свои прозрачные крылышки и…

Я очнулся, когда макушки деревьев касались ног. Я допускаю, что упал в обморок, есть кое-какие провалы в памяти.

– Посмотри вниз! – смеясь, кричала она, но я не осмелился.

И знаете, что происходит дальше? Вдруг вся вселенная для меня останавливается. Галлея замирает в воздухе, а я, запрокидывая на нее голову, понимаю немыслимое.

– Не может быть, – шепчу я. – Девушка из мира грез….

У меня пропадает голос, так я занервничал. Волосы Галлеи развивались на ветру точно так же, как я сотню раз видел во сне. Я начинаю сравнивать ее фигуру и движения с девушкой из моего сна. Это была она! Принцесса Дрифов на Гиллиусе! Кто вообще может в такое поверить? Я был влюблен в нее по уши!

Я отказывался принимать данный факт, я молча раскрывал рот, но не мог выдавить ни одного звука. После мы спустились на землю, Галлея пошагала вперед.

Я разглядывал ее рыжие волосы. Во сне я смотрел на нее сквозь ослепительные лучи солнца, и они приобретали черный оттенок. Я все время думал, что моя воображаемая подружка – брюнетка. Галлея была рыжей, и этот цвет сводил меня с ума еще больше.

Теперь давайте о саде.

По мне, Гильский сад был самым невероятным местом на Гиллиусе. И не потому, что я шагал по нему с Галлеей (хотя и поэтому тоже), этот сад был воплощением романтической мечты. Он состоял из цветов и ягод. И все они были гигантского размера, будто предназначались для великанов.

Я видел обычные наши человеческие ягоды: смородину, крыжовник, малину, клубнику, – но все они были настолько большими, что я с трудом мог обхватить одну из них. Даже вишня на дереве была размером с плотно надутый воздушный шар. Только названия у них были не такие, к каким я привык в своем мире.

– Пиата, – знакомила меня Галлея с ягодами. – Синоида, красноида, зрика.

Она шла вдоль кустов, руки сложила за спину, я плелся за ней. Мы прошли немного прямо, и нашему взору открылись гигантские цветы.

– Изискомбрий, – указала она на трехметровый цветок, похожий на нашу ромашку. – Или по-простому – цветик. А это сириумы, – продолжала она, – и поплладиусы, необходимые практически для каждого зелья.

Галлея говорила, а я думал: стоит ли ей раскрывать правду? Можно только вообразить, каким нелепым я буду в ее глазах. Девушка из снов? Серьезно? Я твердо решил помалкивать. По крайней мере пока.

– Парелиусы, пистры, авинакиры, сирианы, литумы, – обозначала Галлея растения. – А это наша гордость из всех живых цветов в саду, – остановилась она, – астры.

– Астры? – услышал я знакомое слово и повернул голову на цветок, который она мне показала. – Действительно, – удивился я.