Вот, однако, парадокс: непостоянство памяти не только искажает наше восприятие, но и дает возможность учиться. Всякий раз, обращаясь к памяти, мы укрепляем энграммы — то есть пути в мозге, ведущие к нужному воспоминанию. Именно благодаря способности укреплять, дополнять и изменять память мы углубляем знания и строим связи между ними и действиями, которые можем совершить. Действие памяти во многом напоминает алгоритм поисковой системы Google: чем больше связей вы установите между новым и уже имеющимся знанием, чем больше протянете к нему ниточек-ассоциаций (например, соотнеся новое знание с визуальным образом, каким-то местом или более общим сюжетом), тем больше создадите памятных зацепок. Эта способность расширяет нашу возможность действовать и успешно решать жизненные задачи. В то же время, поскольку память — слуга трех господ (эмоций, допущений и жизненного сюжета) и все время пытается примирить их конкурирующие требования, полезно помнить, что ни в чем нельзя быть уверенным на сто процентов. Даже самые сокровенные ваши воспоминания, возможно, не вполне точно описывают событие.

Очень многое способно исказить память. Мы интерпретируем любой сюжет в свете своих знаний о мире и выстраиваем его в «своем» порядке, даже если никакой логики в нем нет. Любая память — не более чем реконструкция. Невозможно помнить событие до мельчайших деталей, и мы запоминаем только те, что сильнее всего затронули нас эмоционально. Пробелы же мы заполняем подробностями собственного измышления, согласующимися с нашим сюжетом, но совершенно не обязательно — с действительностью.

Люди запоминают детали, не названные прямо, но предполагающиеся. Был проведен маленький эксперимент. Одной группе людей дали прочитать абзац о попавшей в беду девушке по имени Хелен Келлер{9}. Позднее они ошибочно утверждали, что в тексте о ней говорилось как о «слепоглухонемой». Эта ошибка практически не наблюдалась в другой группе, читавшей тот же абзац с единственным изменением: девушка именовалась Кэрол Харрис[70].

Феномен инфляции воображения заключается в том, что человек может принять за действительное то событие, которое ярко себе представил. Группу взрослых людей спрашивали: «Случалось ли вам когда-нибудь разбить окно рукой?» И впоследствии многие из них сообщали, что вроде бы когда-то с ними такое происходило. Сам вопрос заставлял людей представлять это событие. Они переживали его в воображении, и в результате многим этот случай казался реальным. А в другой группе такого результата не было, потому что там испытуемым не давали повода о таком подумать.

Если мы ярко представим себе гипотетические события, они могут так прочно утвердиться в наших воспоминаниях, что мы будем считать их реальными. Например, как иногда случается при подозрении на сексуальное насилие в отношении несовершеннолетнего. Ребенка начинают расспрашивать, задавать наводящие вопросы, и он может вообразить себе описываемый опыт. И, возможно, позднее «вспомнит», что это в самом деле с ним случилось[71]. (К большому сожалению, многие детские воспоминания о насилии — не выдумка. Особенно это касается тех случаев, о которых дети сообщают вскоре после произошедшего.)

Иллюзии памяти другого типа вызываются внушением. Оно подчас может заключаться в самой форме задаваемого вопроса. Вот пример. Испытуемые просматривали видеозапись автомобильной аварии: машина, пересекая стоп-линию, выезжала на перекресток и сталкивалась с другой машиной, двигавшейся в поперечном направлении. Впоследствии одной группе задали вопрос: «Оцените скорость автомобилей в момент, когда они соприкоснулись». Большинству показалось, что средняя скорость была 32 мили в час. При работе с другой группой в аналогичном вопросе использовалась фраза «врезались друг в друга». Тут уже скорость машин оценили в среднем в 41 милю в час. Скорость на месте аварии была ограничена 30 милями в час, так что вопрос свидетелям, заданный во второй формулировке, вылился бы в обвинение водителя в нарушении скоростного режима. Конечно, сотрудники правоохранительной системы знают, как опасно задавать свидетелям «наводящие вопросы» (подталкивающие к определенному ответу), но совсем избежать их очень трудно, ведь механизм внушения работает чрезвычайно тонко. Кстати, в вышеописанном примере две машины действительно «врезались друг в друга»[72].

Иногда жертвам преступления, которые пытаются вспомнить детали того, что с ними произошло, советуют отпустить мысли на свободу и высказывать все, что им приходит в голову, даже если это всего лишь догадки. Однако, строя догадки о возможном событии, люди привносят в него отсебятину, и, если их не поправить, впоследствии они могут перевести ее в разряд воспоминаний. Это одна из причин, почему люди, давшие показания после сеанса гипноза, не имеют права свидетельствовать в суде практически всех североамериканских штатов, а также канадских провинций. Гипноз раскрепощает поток мыслей свидетеля, и есть надежда, что при этом он сообщит информацию, которую иначе не смог бы вспомнить. Но попутно такие свидетели выдают много ложной информации. Конечно, они получают инструкцию говорить лишь то, что они помнят из действительности. Но, как показали исследования, высказанные под гипнозом догадки искажают подлинные воспоминания свидетелей. Они «помнят» события, порожденные собственным воображением во время сеанса гипноза, словно произошедшие в действительности, даже если достоверно известно (при тестировании в лабораторных условиях), что ничего подобного не было[73].