В действительности JSCP содержал четко сформулированное определение «всеобщей войны». Оно было, пожалуй, самой чувствительной частью всего документа и главной причиной, по которой этот документ прятали от глаз представителей гражданской власти. Никогда забуду тот момент, когда – благодаря подполковнику Бобу Лукману из штаба ВВС, – читая в подвале Пентагона этот сакральный документ, я наткнулся на определение: «Под всеобщей войной понимается вооруженный конфликт с Советским Союзом».

Чтобы полностью осознать жуткий смысл этого определения, его нужно читать в контексте двух других ключевых положений JSCP: «В случае всеобщей войны “Приложение C” подлежит обязательной реализации» и «В случае всеобщей войны, т. е. войны, в которой происходит открытое столкновение вооруженных сил СССР и США, основной военной целью вооруженных сил США является уничтожение советско-китайского блока».

Смысл слов «вооруженный конфликт», которые в этом случае были ключевым триггером для полномасштабного применения военного плана SAC против советского блока и Китая, вызывал в военных кругах определенные разногласия. Было принято считать, что стычка с участием взвода или экипажа с русскими военными в Берлинском коридоре или на границе с Восточной Германией (которая необязательно была следствием сознательного решения того или иного советского руководителя) не должна восприниматься как «вооруженный конфликт» в целях определения, данного в JSCP. Однако как расценивать конфликт с участием бригады (двух батальонов) или одной-двух дивизий (который мог легко вылиться в горячий кризис)? Он, без сомнения, должен был удовлетворять определению со всеми вытекающими последствиями.

К тому же определение не ограничивалось Европой. Из него следовало, что столкновение вооруженных сил США с несколькими советскими батальонами в любой точке мира – в Иране, Корее, на Ближнем Востоке, в Индокитае – должно немедленно влечь за собой нанесение стратегических ударов по всем городам и командным пунктам в Советском Союзе, а также в Китае. Осуществление такого плана в реальности выглядело безумием. Тем не менее, как я выяснил в тихоокеанском регионе (а в остальных местах ситуация ничем не отличалась), альтернативных планов войны на случай участия в конфликте более пары советских дивизий не существовало. И это был результат прямого указания президента Эйзенхауэра, который не предполагал ведения «ограниченной войны» с Советским Союзом – ни ядерной, ни обычной, ни при каких обстоятельствах, ни в какой точке земного шара.

Эйзенхауэр был уверен, что любая война с участием значительных сил Соединенных Штатов и Советского Союза может иметь ограниченный характер лишь в первый момент. А раз так, то в случае назревания подобного конфликта Соединенные Штаты должны были немедленно нанести полномасштабный первый ядерный удар, не дожидаясь, когда это сделают Советы.

Даже если такой подход подвергался сомнению – что неоднократно делал начальник штаба сухопутных войск генерал Максвелл Тейлор, – Эйзенхауэр все равно стоял на своем и считал, что альтернативы неприемлемы по финансовым соображениям. Под влиянием консервативных экономических советников он утвердился во мнении, что подготовка к боевым действиям против ограниченного контингента советских дивизий на суше (как предлагал Тейлор) с применением тактического ядерного оружия или без его применения приведет к увеличению военных расходов и к росту инфляции, результатом которой станет депрессия и «банкротство государства».

Бюджетная баталия между военными ведомствами разворачивалась, как ни странно, вокруг определения «всеобщей войны». Все без исключения ведомства исходили из того, что «всеобщая война» в ядерную эру означает полномасштабную ядерную войну с Советским Союзом, в которой доминирующую роль играло Стратегическое авиационное командование. Военно-морские силы с их авианосцами и подводными лодками стояли на втором месте, а сухопутные силы считались в лучшем случае чем-то вспомогательным. В целях планирования – определения структуры вооруженных сил, их комплектования и операций – и, самое главное (с точки зрения ведомств), определения размера и разбивки бюджета ключевой вопрос был в том, когда с учетом всего спектра потенциальных угроз интересам США может потребоваться такой апокалиптический ответ.

Командующие сухопутными силами вроде Тейлора и первоначально командующие ВМС хотели определить «всеобщую войну» как можно более узко с тем, чтобы на широкий диапазон конфликтных ситуаций, предусмотренных в планах и получивших финансирование, можно было реагировать без удара стратегической авиации по Советскому Союзу или Китаю. По их мнению, это с высокой вероятностью, если не гарантированно, повлечет за собой сокрушительный ответный удар по Соединенным Штатам, поэтому использовать стратегическую авиацию необходимо только в самых крайних, безотлагательных ситуациях.

В одном из предложенных ими вариантов «всеобщая война» определялась как вооруженный конфликт, где главными противниками являются СССР и США, которые «считают, что на кону стоит само существование государства». Разведуправление ВВС, как следует из моих записей, возразило, что ВВС США «не допускают даже мысли о возможности вооруженного конфликта между Соединенными Штатами и Советским Союзом, в котором на кону не будет стоять вопрос существования обоих государств». В 1956 г. Эйзенхауэр взял сторону ВВС, заявив, что ограничительную оговорку в конце определения следует исключить и понимать под всеобщей войной просто «вооруженный конфликт с СССР».

Сухопутные силы и ВМС не сдавались, но их больше не слушали. В моих записях от 30 октября 1959 г. отмечено, что, по мнению сухопутных сил и ВМС, всеобщую войну следует определять, как «начатый по указанию правительства открытый вооруженный конфликт между странами с целью полного подчинения или уничтожения вражеского государства», а все прочие формы вооруженных конфликтов, включая столкновение американских и советских военных частей, считать «ограниченными по территории, вооружениям, задействованным силам, участникам или целям».

Стороннему наблюдателю это может показаться вполне здравым. Однако что Эйзенхауэр, ВВС и председатель Объединенного комитета начальников штабов углядели в таких вроде бы невинных формулировках, так это разрешение командованию сухопутных сил идти прямиком к своим сторонникам в Конгрессе за мандатом на ведение боевых действий против многочисленных советских дивизий в ограниченной, неядерной и невсеобщей войне. Как раз этого-то и не хотели допускать озабоченный бюджетом президент Эйзенхауэр и ведомства, соперничающие с сухопутными силами за бюджетные деньги. Как подчеркивал мой друг полковник Эрни Крэгг из Управления планирования ВВС в меморандуме от 21 января 1961 г. (на следующий день после инаугурации Кеннеди):

Последний аргумент, часто повторявшийся Эйзенхауэром, похоже имеет особый вес – не случайно на протяжении многих лет разведслужбы и США, и НАТО представляли невероятно раздутые оценки потенциала советских сухопутных сил. Они, например, скромно умалчивали о том, что русская дивизия по численности в два раза меньше американской. К тому же предполагаемое количество советских дивизий чрезвычайно завышалось. Наиболее часто цитируемое число «175 советских дивизий» включало в себя военные части, существовавшие только на бумаге в планах мобилизации в военное время, неполностью укомплектованные части и части, в которых, кроме штабного персонала, ничего больше не было. Так или иначе, создание противовеса 20 с небольшим советским бронетанковым дивизиям в Восточной Германии оправдывало серьезные бюджетные притязания сухопутных сил США. В случае их удовлетворения финансирование должно было осуществляться за счет урезания бюджетов ВВС и ВМС.