— Нет, ма, нет. Пожалуйста. Я с тобой хочу остаться, умоляю.

Посмотрел на меня, а я ощутила, как больно сжимается сердце, как переворачивается все внутри. Мой малыш, мой самый взрослый, мой самый умный мальчик. Не могу я сейчас заботиться о тебе… Мне жизнь вашу спасать надо. Пусть ты меня возненавидишь, пусть никогда не поймешь, но зато останешься жить. Жить будешь, сынок. И что для матери может быть главнее этого.

— Не могу, Ванечка. Мне работать надо. Мы вчера говорили об этом, ты ведь помнишь.

— Ты,, ты сказала, что не отдашь меня обратно Руслану.

— Я и не отдаю. Ты с папой останешься.

— Не хочу. С тобой хочу.

Выдернул все же руку и с такой обидой просмотрел, с такой тоской, что я еле сдержала болезненный стон. Сергей приблизился к нам и пристально посмотрел на меня, потом обнял и поцеловал в щеку. От него пахло сигаретами и легким сладковато-горьким парфюмом. Довольно дорогим.

— Здравствуй, Оксана, — улыбнулся и тут же наклонился к Ване, потрепал по волосам. — Привет, разбойник. Ты как удрать умудрился?

— Было бы желание. Человек может получить все, что он хочет.

С удивлением посмотрела на сына. Когда он успел так повзрослеть? Когда успел настолько измениться? Или это случилось в считанные минуты? Иногда дети меняются, как по щелчку пальцев, или мы не до конца их знаем, пока не столкнулись с ситуацией, в которой еще вчерашние беспомощные малыши вдруг становятся взрослыми и смотрят на нас, родителей, совсем другими глазами.

— Ишь ты. И кто учит таким премудростям?

— Сам учусь. Читать давно умею.

Грубит… Никогда раньше таким не был, а сейчас на отца волком смотрит и за мою руку цепляется снова, сжимает мои пальцы.

— Знаю — умеешь. И что делать будем, умник?

— Ничего не будем. С мамой останусь. А вы все, что хотите, то и делайте.

Мы стояли посреди улицы, и я смотрела то на Ивана, то на Сергея. С годами сын становился все больше похож на своего отца. Внешне.

— Ванечка, родной, пойди купи мне кофе в киоске. Ты же знаешь какой, да? И две булки.

— С шоколадом?

— С шоколадом, да. Купишь?

— Конечно. Давай деньги.

Положила в ладошку сына несколько купюр и сильно сжала его пальцы. Посмотрела на очередь… пока постоит, я успею пару слов Сергею сказать и… Дух захватило и стало так больно в груди, так невыносимо тяжело, что показалось — я на какие-то мгновения разучилась дышать.

— Что у вас там происходит? Руслан сказал, вечером приедет за ним.

Тяжело дыша, смотрю на Сергея, стараясь выглядеть беззаботней, не загнанной, не убитой, не растерянной, а сильной и решительной.

— Мы разводимся и… и Руслан хочет оставить детей себе.

Лицо Сергея вытянулось, он округлил глаза и в неверии смотрел на меня.

— Как это разводитесь?

— Как разводятся люди, Сергей?

Обернулась на Ваню, он помахал мне рукой и продвинулся на одного человека. Я взяла Сергея за руку.

— У меня нет времени. Мне нужно уйти. Если приедет Руслан, скажи, я хочу, чтоб Ваня остался там, где выберет он сам. Или с тобой, или с ним, как решит сын.

— Что значит, нет времени? Оксана, посмотри на меня. Что происходит? Ты мне не нравишься.

— Не страшно. Должно ж было наступить время, когда я начну тебе не нравиться. Может, найдешь еще кого-то и женишься наконец-то.

— Не женюсь. С меня одного раза хватило.

Я снова посмотрела на сына.

— Прости. Мне пора. Ване скажи, что я уехала, и в той гостинице меня больше нет.

— Оксана.

Он взял меня за руку, но я выдернула пальцы и поспешила к стоящему у обочины такси. Только бы успеть уехать.

— Мамааааа, — закричал Ваня, и я резко обернулась. Он уронил кофе и бежал ко мне с пакетом, я быстро села в машину.

— Поезжайте, — рявкнула таксисту.

— Куда?

— Просто уезжайте. Быстрее.

Машина сорвалась с места, и я, чтоб не зарыдать, вцепилась зубами в собственное запястье так, что ощутила во рту привкус крови. Не оборачиваясь, не слыша ничего, кроме этого последнего и такого отчаянного "мамаааа". Прости, родной. Прости, что разбила тебе сердце. Вот он — момент истины, момент, когда наверное нужно было пожалеть обо всем, что произошло. Ведь я могла оставаться призрачно счастливой рядом с Сергеем… но тогда это уже была бы не я и не моя жизнь. Когда я вырву жало у ядовитого змея Зарецкого, я верну себе своих детей… А Руслан… думаю, что это самый настоящий конец. Между нами было слишком много всего, мы нанесли друг другу раны, несовместимые с жизнью, и я не смогу забыть, и он не сможет. Всегда есть предел отчаянию, которое может вытерпеть человек.

* * *

Сама бы я не справилась никогда, но у меня был должник. Человек, которого все считали мертвым. И именно к нему я сейчас ехала, указав таксисту адрес, который клялась себе забыть навечно, как и того, кто там проживал… а точнее, влачил жалкое существование. Я бы никогда и не поехала… но я уже знала, что нам с Русланом никогда не быть вместе. И у меня развязаны руки, я теперь свободна.

Сколько всего за эти дни я успела узнать о Зарецком, сколько всего перечитать, перелопатить. У меня теперь было время узнать так много, и раскрывая шкафы с многочисленными скелетами, я ужасалась тому, что раньше не знала, с каким чудовищем мы все имели дело. Точнее, оно пряталось за многочисленные спины своих прихвостней, своих пауков, расползающихся по умело сплетенной паутине.

Савелий, Царь, Ирина, моя подруга Надя, похищение детей, покушение на Руслана, смерть Лены, изнасилование Карины. Нармузиновы всего лишь пешки в этой игре, всего лишь фигурки на огромном шахматном поле. Вместо них появятся другие, третьи, четвертые, а самый главный тарантул всегда один, и только он дергает чудовищные нити и правит балом. Я должна отрубить его мохнатые лапы. Пока он жив, пока сидит на своем троне, моя семья в опасности, мои дети под прицелом. И это он виноват… он виноват во всем, что сейчас происходит. Отобрал у меня самое ценное и дорогое, выдрал с мясом мое сердце и душу, превратил в пыль мое счастье. И я ощущала, как впервые внутри меня поселилось нечто черное, кровавое, живое. Оно шевелилось, дергалось, пульсировало. Это была ненависть. Черная, необратимая. Та самая, которая затмевает глаза и превращает человека в своего раба. Я теперь жила ею. Этой ненавистью и пониманием, что я должна дать этому зверю внутри кусок мяса, утолить его жажду. Я буду воевать за своих детей, воевать за их жизнь так, как никто и никогда не воевал с этим упырем. И я взорву его гнездо изнутри. Если не убью, то основательно покалечу.

И сейчас я поднималась по ступенькам старого двухэтажного дома в самом злачном районе города, где в большинстве своем обитали бомжи, наркоманы и всякая шваль. Одетая в потертые джинсы, лохматая, в грязной толстовке и стоптанных кроссовках я стала невидимой для всего мира. Постучала позывными три раза в дверь и затаилась. Он откроет не сразу. У него займет время. Потому что он инвалид и с трудом передвигается.