Надежда умирает последней.

Иоганн зевнул и уже отворачивался от окна, как вдруг заметил какое-то движение возле церкви. Он присмотрелся получше, и верно: дверь церкви приоткрылась, и снаружи показалась чья-то фигура.

Это был Кайетан Бихтер.

Священник огляделся и торопливо зашагал через кладбище. В их сторону.

Лист быстро оделся, накинул кожаный плащ и вышел из комнаты.

* * *

Ночь стояла морозная. Иоганн пересек кладбище и двинулся по следам священника. К счастью, луна висела почти полная, и блеклого сияния хватало, чтобы различить отпечатки в снегу.

Иоганн старался ступать неслышно – кругом стояла мертвая тишина, и любой шум разносился на большое расстояние. Он перевалил через невысокий холм и наконец-то увидел его: Кайетан Бихтер шел примерно в сотне шагов впереди, взбираясь по крутому открытому склону, прямиком к лесу.

Священник вдруг остановился.

Иоганн замер.

Бихтер медленно повернулся. Иоганн рухнул в снег, погрузившись в мягкую холодную перину. Должно быть, священник что-то услышал. Сердце Листа колотилось с удвоенной силой.

Потом снова послышались шаги.

Хорошо. Вероятно, Бихтер ничего не заподозрил.

Иоганн осторожно поднял голову. Кайетан уже поднялся по склону и скрылся в лесу. Лист выждал еще немного, затем встал, наскоро отряхнулся и вслед за священником двинулся в темноту леса.

* * *

Едва Иоганн оказался в ночном лесу, его охватило то же ощущение, что и в тот раз, когда они с Альбином разыскали корову. Он не мог с точностью описать, что это было. Чувствовал только неясную угрозу, исходившую от зарослей и слишком уж плотно стоящих деревьев.

В темноте ощущение угрозы даже усиливалось и стало до того неохватным, что у Листа перехватило дыхание. К счастью, ему хватало благоразумия – иначе он мог бы поклясться, что весь лес…

Иоганн споткнулся и едва успел ухватиться за дерево. Кора была мерзлая и жесткая, от прикосновения к ней стало не по себе. Он отдернул руку и при этом поцарапал ладонь.

На снег упало несколько капель крови.

Лист посмотрел на нее, как она впитывается в снег, черная в свете луны.

Черная, как их кровь.

Он поднял голову, посмотрел на деревья. Они тянули к нему свои мерзлые ветви, как будто хотели…

Не теряй рассудка! Сосредоточься на цели!

Священник между тем, едва различимый, без устали пробирался сквозь заросли. Иоганн набрал пригоршню снега и растер лицо, чтобы избавиться от всех наваждений. Снег холодным огнем обжигал кожу, однако Лист снова мог трезво мыслить.

Сосредоточься на цели…

Иоганн сделал глубокий вдох и вновь двинулся по следу. С каждым шагом к нему возвращалась прежняя уверенность. Он пошел быстрее, но при этом то и дело прятался за деревьями – теперь это были просто деревья, а не воплощения кошмаров.

Тем не менее Иоганн старался к ним не прикасаться.

* * *

Через некоторое время лес начал редеть, и в отдалении снова показалась фигура Бихтера. Иоганн перебегал от одного дерева к другому, стараясь при этом не сокращать дистанции.

Затем перед ним раскинулась поляна. Он остановился, завороженный.

Посреди поляны громоздились развалины: почернелые стены торчали из сугробов, и оставалось только догадываться о первоначальных размерах монастыря. В самом центре в небо вздымалась полуразрушенная башня. Вероятно, это и были останки старой крепости, куда монахи поместили детей из деревни.

Величественное зрелище: заснеженные руины в холодном лунном свете, затерянные посреди леса, а за ними лишь горные гряды…

Величественное и устрашающее.

Иоганн спрятался за деревом и наблюдал. Священник уверенно двинулся к одному из участков стены и скрылся среди сугробов.

Лист выждал какое-то время. Бихтер не показывался.

Тогда Иоганн покинул укрытие и осторожно двинулся к стене, не теряя при этом бдительности. За сугробом оказалось отверстие в земле. Вглубь уводили стоптанные ступени.

Лист чуть помедлил, затем стал спускаться во тьму.

Он осторожно спускался по влажным, скользким ступеням. Вначале была кромешная тьма, и Иоганн с трудом нащупывал ногами ступени, то и дело придерживаясь правой рукой о стену, чувствуя холодные, грубо вытесанные камни.

Внизу неожиданно забрезжил слабый свет. Лист резко остановился, но свет не приближался. Должно быть, это горел факел, закрепленный в стене. Иоганн стал спускаться к свету.

Снизу веяло холодом, с каждым шагом Лист острее ощущал его дуновения. Последняя ступень – и он оказался в сводчатой комнате. В стене был закреплен факел, а под ним – массивная дверь. Что бы за ней ни скрывалось, об этом оставалось только догадываться. На двери, на уровне лица, висело железное кольцо.

Иоганн приложил ухо к двери, прислушался – ничего; лишь где-то монотонно капает вода. Тогда он осторожно потянул за кольцо, приоткрыл дверь и заглянул внутрь.

Коридор, едва освещенный, уходил куда-то во тьму. От этого коридора тянулись другие, создавая впечатление мрачного лабиринта. Казалось, никому, кто войдет сюда, не суждено выйти обратно.

Иоганн чувствовал опасность.

Он сделал глубокий вдох и шагнул в коридор.

* * *

Коридор был узкий, но факелы в стенах давали хоть какой-то свет, так что Иоганн видел, куда ступает. Над головой нависала каменная толща, справа и слева то и дело попадались комнаты.

Из любопытства он вошел в одну из комнат. В воздухе стоял запах плесени и гнили, на утоптанном земляном полу стояло несколько дощатых коробов. Лист шагнул ближе, заглянул в один из коробов.

Внутри, сложенные друг на друга, обнаружились несколько караваев хлеба, подернутых плесенью. Рядом лежало что-то еще, завернутое в холстину. Иоганн приподнял отсыревшее полотно и увидел кусок мяса, кишащий личинками.

Значит, здесь изгои хранили запасы еды, если это вообще можно было назвать едой. Излишки, на которые так скупились жители деревни… Лист ощутил прилив злобы; жадность некоторых из крестьян приводила его в бешенство.

Часто невежество и глупость неразделимы.

Иоганн накрыл испорченное мясо холстом. У него мороз пробежал по коже – он вспомнил, как в плену его кормили гнилой едой, которую не стали бы давать даже скотине. И как он был благодарен своим палачам за то, что его вообще чем-то кормили…

Лист выпрямился. Если крестьяне называли это жизнью, то сами они воистину жили на широкую ногу. И если однажды им придется ответить, это будет вполне заслуженно.