— Мне твоих жертв, принесённых на тайный сексуальный алтарь почтенного бюрократа, не надо. Пошли его куда подальше!

— А зачем? Чтобы остаться ничейной? Ты не смотри, что он неприметный из себя, и вроде как покалеченный чем-то, о чём умалчивает, он иногда такую высоту способен предъявить, что лишь Чапосу и под силу…

— Да замолчи ты о своих негодных переживаниях! Сама-то себя услышь! То он такой, а то он сякой!

— Я тебе и говорю, замучил своими же крайностями. То он ни мёртвый, ни живой, то удержу нет, трахает прямо на своём рабочем месте. То идём в Храм, а я — да! Идём! А он, нет! Ты не достойна! То сам же деньги суёт, а то треплет душу за каждый мизерный наш недочёт, что ему и предоставляет финансист из Администрации после проверки. Говорю же, терплю лишь ради нашего процветания здесь.

— Кто тебя и призвал-то проявлять тут мученическое терпение? И без этого не пошатнутся наши дела. Мне показалось, что Инар Цульф не тот, кто стал бы мстить женщине, если бы она его отвергла.

— Ага! Не тот! Сразу же нашёл бы повод меня отсюда турнуть. И кто бы стал тогда везти на себе всю эту непомерную тяжесть, во что впряжена тут я?

Я вздохнула, признав её правоту. Уж точно не я. — Инар всегда нашёл бы для меня нужного человека, — сказала я, чтобы не дать Эле в руки возможного преимущества, она и без того наглела, — Да та же Лата давно набивается ко мне в помощницы.

— Надеюсь, ты пошутила. Если ты допустишь её к себе, то весь твой изящный дом «Мечта» в скором времени станет жирным «Благом небес» имени Латы-Хонг. А обшиваться у неё будут все местные страхолюдины с непомерными формами — жёны-дочки тучных торгашей, облезлых бюрократов вместо тех утончённых женщин и девушек, — жён и дочерей высшего научного и управленческого здешнего сословия.

— Не будет такого никогда. Если мы отсюда уберёмся, наш кристалл отберут для нужд «Зеркального Лабиринта». Лате уж точно ничего тут не светит.

— А тут, представь, прибыл и ответ на вечный запрос моей неудовлетворённой души. Как только мой нестабильный кандидат в мужья отбыл за горизонт, возьми и появись некто, как из-под земли выскочил. Красавец такой, что у меня дыхание на миг-другой прекратилось, Нэя! Выше меня настолько, что я голову задрала, чтобы его рассмотреть, а я в этом смысле девушка не робкая. Могучий, ясный лицом как спутник Лаброн на пределе его максимального свечения. Глаза мерцают странно, но смотрит сурово. Оказалось, что он вроде посланца, передал мне пакет. «Я тут гуляю», — сказал, — «так что, попросили занести по возможности». И пошёл себе, свистя, как птица какая. Села я, открыла послание, сразу поняв, что вовсе не ему я потребовалась, а другому, кто его и попросил сюда прийти. Да так остро потребовалась, что… — и тут Эля протянула мне браслет с разноцветными кристаллами, — Смотри, — она сияла от гордости, — помнишь, ты спрашивала о Руде? Он хочет, чтобы я пришла к «Лабиринту», а он меня встретит. Только… страшно мне отчего-то. Боюсь я его ещё с тех самых времён, когда… ну, ты же помнишь, как он к Гелии относился. Потом эта история с Азирой…

— Что? — дёрнулась я, едва себя и обуздывая от прорыва собственных чувств наружу.

— Да ничего хорошего, как понимаешь, там произойти не могло. Подробности мне неизвестны, но вроде, как я слышала, она уехала куда-то, чтобы родить ребёнка, а ребёнок там и сгинул. Никто, понятно, не знает, кто её осчастливил настолько, что пупок наружу вылез, как живот раздуло от наполнения таким вот счастьем. Мы в «Доме для лакомок» с нею столкнулись после её исцеления в дорогущей клинике твоего бывшего мужа. Она фруктовые десерты уплетала.

«Ты болела, как я слышала»? — спрашиваю.

«Когда»? — и глазеет нагло так, как и обычно. — «Сплетням не верь. Я, наоборот, разбогатела. Заказывай, что угодно тебе», — и достаёт деньги, а денег полно у неё было.

«У меня муж небедный», — так отвечаю ей, — «Я и сама тебя угощу».

«Муж»? — спрашивает, а сама аж побелела от злости, — «Так тебе надо мужа-то стеречь, а не по домам яств бегать», — а как встала из-за столика, платьице на ней тонкое такое, живот огромный, а пупок как орех торчит через ткань. И что удивительно, лицом лучше стала, чем была. Черты утончились, а глаза ещё огромнее стали, сияют даже. И что-то такое в ней появилось, чего прежде не было. Вроде как, она и поумнела чрезмерно, а ведь беременные, если ты не в курсе, жутко тупеют. Веришь, на неё все оборачивались. Вот, думаю, дала Мать Вода красоту, а не повезло ей, как и нам с тобой с нашей уже красотой. Или ты думаешь, что я Чапоса хоть когда любила? Да деваться мне было некуда, вот что! Чапос как-то и пробурчал, что виновником её несчастья был муж Гелии…

Рассказ Эли поразил и погрузил меня настолько глубоко в ушедшее время, что я выронила из рук платье, которое расшивала кристаллами.

— И потом, гарантий долгоиграющих отношений мне не дали, а Инару о том сразу же и донесут! — голос Эли вернул меня в настоящую реальность. — Тогда уж точно Инар меня по голове саданёт своей костлявой ручкой так, что я, хорошо если присяду, а то и свалюсь под его стол.

— Он тебя бьёт?! — изумилась я.

— Какой мужик не бьёт женщину, если она моложе, да ещё во сто крат его краше, а другие её себе тоже хотят? — спросила Эля. — Конечно, кроме наветов, доказательств же у него нет. Но дерётся он больно. А ты вечно обольщаешься благостными ликами вокруг, что умильно на тебя и поглядывают. Я всегда тебе внушаю, мужик — это дикое тело, к коему привинчена разумная голова, которая очень часто предпочитает отключиться и дать волю своему внутреннему зверю.

— А у тебя тело мученицы, к которому привинчена голова философа, как у Ифисы. Чего только над тобою и не вытворяют, а ты всё терпишь, как та же Ифиса от своего Ал-Физа всю жизнь терпит…

— Что ты думаешь об этом?

— О чём?

— О том, что я тебе и рассказала? Почему Руд решил, что я приду? Кто-то распускает обо мне слухи… — она задумалась.

— Да кто и посмеет, — буркнула я и отвернулась, почувствовав, что у меня что-то происходит с лицом, боясь, что внимательная Эля заметит моё неожиданное страдальческое волнение. — Тебе не привыкать. Помнится, была готова бежать в его машину