Здание Малого театра — это памятник их любви. Их романа.

Всякий раз, когда проходишь мимо Малого театра (Театральная площадь, д. 1/6) и видишь памятник Островскому (кто-то назвал его вечным узником, прикованным к этим стенам!), вспоминается именно эта история...

...С середины 50-х годов XIX века имя Островского прочно закрепилось в репертуаре Малого театра.

С Островским в театр пришла современная литература. В пьесах его не лилась потоками кровь, не было в них и буффонадного смеха, но актерам и актрисам хотелось играть «узнаваемую» и реальную жизнь, простые и понятные чувства: желание выйти замуж, боязнь быть обманутым в любви, страдания от бедности...

Работая с Островским, многие из актеров переставали ощущать себя только исполнителями. Нет, они становились настоящими творцами, соратниками драматурга!

Любовь Павловна Косицкая (по мужу – Никулина) – была одной из любимых актрис Александра Николаевича.

Правда, одно время она была на него немного обижена за то, что главную роль в своей пьесе он дал не ей, а другой артистке Малого театра – Екатерине Васильевой. Да и в пьесе «Бедность не порок» для Косицкой нашелся лишь эпизод (правда, мастерски ею сыгранный!) Неужели Островский не понимает, кто первая актриса в этом театре?

Но Любовь Павловна не унизила себя явной враждой. Правда, ее муж, артист Никулин – человек весьма поверхностный и амбициозный – Островского невзлюбил сразу, еще до того, как у Косицкой и драматурга завязался настоящий роман. Ему не нравился литературный успех знаменитого автора и его нежно-шутливые отношения с Любой.

Он словно подозревал, что жизнь готовит ему роль нелепую и смешную – нелюбимого и обманутого мужа...

У артиста Никулина, кстати, был задушевный дружок – поэт по фамилии Щербина. Этот Николай Федорович Щербина – худой, невзрачный брюнет с птичьим личиком, вечно клокотал страстями, как маленький вулканчик, называя героинь Островского «кокетками на постном масле», а про самого драматурга сочинил такой стишок:

И поэт Щербина вместе с актером Никулиным злобно смеялись над этим едким стишком. К тому же в это время в Москве появился и артист Горев, утверждавший всюду, что свою пьесу «Банкрот» Островский украл у него. Это «шайка» ревнивцев и завистников сделали жизнь талантливого человека на какой-то период совершенно невыносимой...

Но, к счастью, Господь всегда справедлив. И, посылая нам определенные страдания, Он, вслед за этим, неизменно готовит для нас и радости...

Этой великой радостью стал для Александра Николаевича роман с прелестной женщиной и прекрасной актрисой – Л. П. Косицкой. Роман, который способствовал и расцвету его творчества.

Надо сказать, что к этому моменту не только Косицкая была не свободна. Островский жил гражданским браком с некой Агафьей Ивановной, фамилии которой история не сохранила. Простая и очень аккуратная женщина, мещанка по происхождению, она не вторгалась в духовную жизнь любимого человека, была его «тылом» в быту, растила детишек. Агафья Ивановна была «тихой заводью», и, совершенно очевидно, проживая с ней, Островскому нужен был «океан страсти»... Ведь сам он писал о страстях человеческих! А как о них писать, если ты сам их не изведал?

Итак, «плод любви» драматурга и актрисы – пьеса «Гроза», пьеса, современная и по сей день.

Когда драматург писал «Грозу» (а было это в Москве, в разгар лета 1859 года), то, конечно, прежде всего, думал о Косицкой. На нее он уповал и видел своею Катериной!

«Не знаю, найдет ли мое письмо Вас в Москве, – писала Косицкая Островскому, с обычной своей открытостью и прямотой, не заботясь к тому же об орфографии и знаках препинания. – Мне нужна для бенефиса пьеса, которая бы помогла мне и моим нуждам... одно ваше имя могло бы сделать хороший сбор, если вы не разучились делать добрые дела, то сделайте для меня одно из них, нет ли у вас пьески, разумеется вашей, дайте мне ее для бенефиса...»

Островский предложил ей пьесу «Воспитанница». Косицкая должна была играть роль Нади. Что-то было в натуре актрисы родственное этой героине: душевная чистота, своеволие ...

Однако не суждено было ей сыграть Надю. Новый директор императорских театров Сабуров не одобрил намерений Островского. Пьеса попала под запрет III отделения. О постановке не могло быть и речи...

И тогда Островский начал новую пьесу – «Гроза». Он писал и думал о Любе, о ее нежном сердце.

То жаркое лето 1859 года Островский проводил под Москвой, где жили целой колонией на дачах актеры Малого театра и их литературные друзья. Здесь, как уверяют современники, и завязался роман драматурга и актрисы, уже не платонический...

Островский принадлежал к людям того психологического склада, которые увлекаются не сразу, но надолго, и самозабвенно погружаются потом в свое чувство. Косицкую он знал давно. Ему нравились ее богемный шарм и женственность. Ее смелость и искренность. Она, вечно окруженная поклонниками и почитателями ее таланта и красоты, казалась ему воплощением победоносного начала! Эта «победительница» прекрасно пела, аккомпанируя себе на маленькой гитаре, была чудной рассказчицей – делала это охотно, смешно и верно.

Она жила только движениями своего сердца. Только им верила. Легко смеялась и легко плакала. Сильная и беззащитная в своей искренности, не однажды обманутая жизнью, много пережившая, она соединяла в себе русскую удаль, широту души и... потребность в печали.

Была ли такой на самом деле Любовь Косицкая или такой ее придумал себе Александр Островский? Говорят, что она всегда восхищала его как актриса талантливая, но испорченная мелодрамой.

Полудружба-полувлюбленность, царившая в их отношениях в прежние годы, вдруг вспыхнула пожаром. Его было не остановить, не погасить...

Да и к чему? Этот «пожар» подарил нам «Грозу»! Когда люди любят друг друга и творят вместе – это счастье и для них, и для зрителей, потому что любовь, перетекая в творчество, делает произведение полнокровнее и правдивее. Искусство питается любовью. Чем больше любви – тем выше искусство!

Островский любил Косицкую. Ей было уже тридцать. По тем временам – возраст (да еще для актрисы!). Позади у нее долгая, полная страстей и разочарований женская жизнь.

Да, она утеряла цвет первой молодости, наивность и, возможно, некоторую свежесть. Но, помимо профессионального мастерства, к ней пришла мудрость жизни, обаяние зрелой женственности...

Юная Стрепетова, видевшая Косицкую на сцене, навсегда запомнила ее и описала ее внешность с той придирчивой подробностью, с какой может рассказать о женщине другая женщина. Косицкая показалась ей немного полной, среднего роста, «с гладко причесанными волосами, с красивыми, хотя немного крупными чертами круглого прямого русского лица и тихим, спокойным взглядом очаровательных серо-голубых глаз, которым большие черные ресницы придавали особую ясность выражения».