Одно можно сказать: никто из действующих лиц этой драмы себя не уронил. Агафья Ивановна молча страдала. Островский, надо отметить, берег ее от обид. Пусть не любил, но и не покидал. Актриса Рыкалова вспоминала, что все актеры Малого театра ездили на поклон к невенчанной жене драматурга в Николо-Воробьинский. И, конечно же, за этими знаками внимания и уважения стоял Александр Николаевич.

А ему и самому нелегко было в ту пору. «Гроза» гремела над Москвой, а вскоре гроза разразилась в его жизни.

Из письма Л. П. Косицкой Островскому: «Мы с тобой целую трагедию напишем нашими письмами...» И – другой отрывок: «...Я горжусь любовью вашей, но должна ее потерять, потому что не могу платить вам тем же... простите меня, я не играла душой вашей...»

Люба – она как Катерина. Если любит – отдает себя любви всю, без остатка. Если же не любит – не может лгать, не хочет!

Островский в ужасе. Он, снедаемый страстью, жаждет объяснения. Он хочет, в конце концов, знать, в чем же дело!

«Добрый друг», «хороший друг» – ласково и сдержанно отвечает ему Косицкая, и – только...

В чем же дело? А дело в том, что она... полюбила другого!

Вряд ли Косицкая обманывала драматурга. Просто в период работы над «Грозой», как это часто бывает у людей творческих, когда они путают реальность и вымысел, ей действительно казалось, что Островский – тот, кого ей уготовила судьба. Но, когда премьера позади и дитя творчества рождено, реальность поднимается над вымыслом и ты, увы (или ах, к счастью!) – прозреваешь!

Так случилось и с актрисой. Она бесконечно уважает Островского, она очень благодарна ему, но возник тот, от которого она потеряла голову! Он (ее новый возлюбленный) сидит в первых рядах на всех ее спектаклях. Он осыпает ее цветами. Он молод, красив, настойчив... И он – не из мира искусства, иллюзий и грез. А из реального мира!

Говорят, что вся Москва осуждала и злословила по поводу «стареющей актрисы», влюбленной в молодого шалопая, купеческого сына Соколова. Но она полюбила по-настоящему! И поэтому никакие злословия и смешки не уместны в воспоминаниях о чувствах Любы Косицкой.

Да, он разорил ее. Да, он прокутил то, что имел, а потом стал обирать Косицкую. Но она любила его, несмотря на то, что все считали его ничтожеством. И это – ее право, право женщины.

Для Александра Николаевича роман «его Катерины» был мукой и унижением. В ту же пору умер Никулин, муж Косицкой, и она была совсем свободна. Он был готов ей все простить и ...

Из письма Л. П. Косицкой Островскому:

«...я не ребенок, Вы знаете, я не брошу моей чести и не отдам моей любви, не убедившись в ней, а где есть любовь, там нет преступления, и любовь моя не потемнит меня и не спрячет моих достоинств...»

«Не стыжусь своей любви» – словно вторит Катерине из «Грозы» его возлюбленная, Любовь Павловна.

«...Не вините меня ни в чем, а если я виновата, то простите меня...»

Что мог ответить ей Островский, сам написавший пьесу о Катерине Кабановой? Не он ли сам, устами героев своих доказывал, что «где есть любовь, там нет преступления»! И теперь в его же нравственных убеждениях черпала поддержку его возлюбленная Люба...

Как странно и как порой трагично переплетаются жизнь и творчество, написанное и прожитое, придуманное и мучительно правдивое!

Островский терзался долго. Измученный несчастным чувством, он часто уезжал из Москвы. Но – сердцу не прикажешь...

В 1863-м он снова поехал за Косицкой в Новгород, где она гастролировала с Малым театром. Потом, вернувшись в Москву, все еще ждал ее у театра, после спектаклей или репетиций. Иногда даже не подходил близко, а только кланялся издали!

Лишь бы увидеть ее! Лишь бы увидеть!

...Много лет спустя, в 1923 году, у стен Малого театра установили памятник великом драматургу.

Иногда кажется, что памятник Островскому у Малого театра установлен не только потому, что великий драматург писал превосходные пьесы для замечательной труппы. Мне иногда кажется, что это – тот самый Островский, который влюблен в Любу Косицкую. И не хочет он уйти от этих стен. И не может. А потому он обречен вечно сидеть здесь – ведь от любви бежать бесполезно, как магнитом тянет любящего туда, где обитает любимый человек...

...Люба не была счастлива со своим новым избранником. Он обобрал ее и оставил. Она пропадала в болезнях и бедности, вспоминая золотые дни своей жизни, когда «Гроза» гремела над Москвой. И главной в «Грозе» была она! И она – блистала на сцене Малого. И в жизни великого драматурга...

«Я пишу Вам это письмо и плачу, все прошедшее, как живой человек стоит передо мной: нет, не хочу больше ни слова, прошедшего нет больше нигде...» – вырвалось у нее в 1865 году, в последнем ее письме к Островскому.

Распродав все ценное – подарки былых поклонников и платья, она умерла через три года, в 1868 году, от рака. Ей был сорок один год...

Спустя немного времени, не стало и Гаши, Агафьи Ивановны. Островский в ту пору уже жил с молоденькой выпускницей театральной школы Марией Бахметьевой, имел от нее двух детей. Он наотрез отказывался жениться на «милочке Маше», а все же после двух лет пребывания вдовцом обвенчался. Но только вот явно тяготился новой супругой: «... здоровье мое плохо... – писал он другу. – По временам нападает скука и полнейшая апатия, это нехорошо, это значит, что я устал жить...»

Можно ли назвать лучшими годами годы его вдохновенной любви к Любе и работы над «Грозой» – трудно сказать: только сам человек может назвать день и час своего счастья.

...И все же! Была «Гроза» над Москвой! И он робел от любви и, переполняясь радостью, смотрел и слышал, как на сцене его возлюбленная говорила его словами. А от того минутами она казалась ему его собственным творением.

...Когда я прохожу мимо Малого театра и вижу памятник драматургу, мне все время кажется, что он сидит и вспоминает собственную жизнь, как это делает периодически каждый из нас.

Вот, например, он вспоминает день похорон Гоголя – 21 февраля 1852 года. Это было так: он, выйдя из церкви после отпевания, стоял на улице, без шапки. Ему стало дурно. Он был потрясен, раздавлен. Его бил озноб. Казалось – еще секунда – и он упадет в снег без чувств...

И вдруг остановились рядом сани. И он сел в эти сани. И он не сразу понял, кто этот добрый волшебник, спасший его от падения в снег?

Это были сани актрисы Косицкой, тогда еще – только знакомой.

Он попытался улыбнуться и сказал только:

– Нас свел печальный час...

Неужели это было?...

А еще, сидя у стен Малого, он вспоминает, как Косицкая рассказывала ему о своем деревенском детстве, о безудержной вере в счастье, о надеждах... Летом 1859 года он жил в Подмосковье и писал «Грозу», а она часто приходила к нему – узнать, как идет работа над пьесой. И они говорили – долго и упоительно, не желая расставаться, все ночи напролет, до ранних летних рассветов...