– Почему ты такой противник брака? – ляпнула она, не подумав. Клер даже не знала, хочется ли ей услышать честный ответ.

Бретт встал и направился к тренажеру с универсальными тягами. Он начал делать жимы.

– Я уже был раз обручен.

Клер прекратила делать растяжку и уставилась на Бретта, который перешел к выполнению «обратной бабочки». Она не верила собственным ушам.

– Ты был помолвлен? С твоими принципами не заводить ни с кем серьезных отношений?

– Это было давно. До того, как я выработал для себя этот принцип.

– По этой причине ты сейчас против долгосрочных отношений? – спросила Клер.

– Можно сказать и так.

Она сама не поняла, почему ей вдруг стало так больно, Она тоже не считала, что непременно нужно выходить замуж. Она видела, как рушатся браки, видела, сколько боли причиняют друг другу бывшие супруги. Брак ее родителей не был исключением. Нет, этот путь не для нее.

И все же ей было больно услышать от Бретта признание в том, что он не собирается устанавливать с ней прочные отношения, несмотря на очевидное сексуальное желание, которое к ней испытывал.

Клер закончила растяжку и пошла на степлер. Этот тренажер был вторым в списке ее предпочтений после беговой дорожки. Клер познакомилась с этим тренажером, когда после смерти матери переехала жить в собственную квартиру. В жилом комплексе имелся тренажерный зал общего пользования. Клер не хотелось оттуда переезжать, но из-за занятий в университете рабочие часы пришлось сократить, и оплата жилья ей стала не по карману. Кончилось тем, что Клер переехала к Джозетте и нисколько об этом не пожалела.

– И что случилось? – спросила Клер, настроив сопротивления под себя.

Бретт делал «бабочку», и Клер решила, что он не собирается ей отвечать.

И вдруг он заговорил тихим и ровным голосом, не вкладывая в свои слова никаких эмоций:

– Я познакомился с ней, когда участвовал в секретной операции в отряде рейнджеров. Она работала на нас, была нашим контактным лицом из местного гражданского населения. Она не верила в идеологию своего правительства и считала, что тот режим, что существовал в их стране, плох, а ее народ заслуживает лучшего, большей стабильности. Ради этого она готова была рисковать жизнью.

Бретт замолчал, и Клер не знала, должна ли она что-то сказать или лучше просто подождать, пока он заговорит.

Бретт встал и поменял положение, чтобы дать нагрузку другой группе мышц.

– Мы почувствовали, что нас тянет друг к другу, сразу – с первого взгляда.

Как и у нее с Брехтом. Но тогда, очевидно, он испытывал к той девушке куда более серьезные чувства, нежели простое сексуальное влечение. Иначе они бы не обручились.

– Мы полюбили друг друга, и я предложил ей выйти за меня замуж. Она согласилась, но попросила подождать до завершения миссии.

– Она ставила благополучие своей страны выше личного счастья? – спросила Клер.

– Да. И поэтому я ею восхищался. Она родилась в обеспеченной семье и готова была пожертвовать собственным благополучием ради общего блага.

– Наверное, она была тебе очень полезна, если учесть ее положение в обществе.

– Да, – сказал Бретт и замолчал. Он стал выполнять новую группу силовых упражнений. – Потом все покатилось к черту как раз тогда, когда мы решили, что миссия близка к завершению. Нам приказали покинуть страну. Меня ждало другое назначение.

Клер догадывалась, что за этим последовало, но лучше бы она ошибалась.

– Тебе пришлось оставить ее.

Теперь понятно, почему Бретт ушел из рейнджеров. Из-за своей невесты.

– Я не хотел, но мое командование посчитало, что если она уедет со мной, то много других агентов окажутся раскрытыми. Я все равно попросил ее уехать со мной. Она решила дождаться, когда я вернусь после очередного задания. Это другое задание продлилось дольше, чем я рассчитывал. Я знал, что должен за ней вернуться, но у меня были приказы, и я им подчинялся. Ее раскрыли, предали правосудию и убили за две недели до моего возвращения на базу. Я узнал об этом, только когда вернулся.

– И у тебя было чувство, что ты ее предал? – Теперь Клер стала понятна вся эта его риторика насчет превалирования долга.

– Да, я ее предал.

– Я так не думаю. Она знала, чем рискует, оставаясь в стране. К тому же у нее были связи, ты сам говорил. Она могла бы выехать из страны, если бы захотела.

– Как раз когда она пыталась выехать, ее и схватили.

– Ты в этом не виноват.

– Я смотрю на это по-другому.

– Ты не Господь Бог, Бретт. Ты не мог знать, что ее раскроют до того, как завершится твоя миссия.

– Но риск был.

– И она знала о том, что рискует, и она сама принимала решения.

– Я должен был защитить ее.

– Ты пытался.

– Видать, не слишком сильно.

Клер покачала головой. Хотела бы она помочь ему, но понимала, что это бесполезно.

– Мне жаль, – сказала Клер, вкладывая в эту фразу нечто гораздо большее, чем сожаление о преждевременной смерти молодой женщины.

– Мне тоже. Она была особенная. Очень умная. Иногда рядом с ней я чувствовал себя полным дураком.

Клер не могла представить, что такое возможно.

– По твоим словам, она была просто ошеломляюще хороша, – сказала Клер, с трудом пряча непрошеные слезы.

– Да, она была такой. И сейчас заслуживает того, чтобы о ней помнили.

И вдруг все разрозненные кусочки мозаики сложились, и все обрело новый смысл – то, что он ушел из армии, то, что он был настроен против брака и даже против прочных незарегистрированных отношений.

– Ты дал клятву не жениться в знак памяти о ней?

– Да.

Он превратил себя в живой мемориал мертвой женщине. Значит, она, Клер, никогда не станет для него чем-то большим, чем просто подругой, к которой он испытывает влечение. Даже если Бретт не собирался хранить верность умершей невесте, ей, Клер, никогда не достичь ее совершенства.

Бретт договорился с Этаном о встрече в маленьком итальянском ресторанчике на западной стороне. Спокойная атмосфера и много свободного пространства между столиками – все это делало ресторан весьма удобным местом для того серьезного разговора, который Бретт собирался повести с племянником Лестера.

За главным блюдом Куини рассказывала о Лестере то, что успела о нем узнать, а Этан делился сведениями о семье покойного.

– Когда он перестал писать и отвечать на письма, это сильно обидело его братьев и сестер? – спросила Клер, и глаза ее были полны теплой симпатии к людям, которых она никогда не видела.

– К тому времени, как я родился, они, пожалуй, уже успели свыкнуться с этим фактом. Я не помню, чтобы о нем когда-то плохо отзывались. На самом деле он всегда выступал в роли загадочного героя войны во всех тех небылицах, что сочиняли мы с двоюродными братьями.