– Мы построили шалаш из бамбуковых стволов и пальмовых листьев. Для гидроизоляции использовали разрезанный на куски плот. Из обрезков, которые не пошли на шалаш, Кент соорудил хитрую систему водосбора, которой мы пользовались, пока не нашли пруд. На скалах было полно улиток, мы собирали их и ели, а иногда, когда нам особенно везло, ловили рыбу копьем.

При этих словах лагуна целиком всплыла в памяти Дейва – он вспомнил, какого оттенка была ее вода, вспомнил каменные гребни на берегу, среди которых они искали улиток, остерегаясь ядовитых водяных змей; вспомнил пляж, сверкающий и белый, точно лакированный поясок на синеве бесконечной водяной юбки.

– Хммм, – отозвалась Женевьева и разом перескочила через целый блок вопросов из списка Дейва – о том, как они ловили рыбу и какой метод сбора кокосов использовали. – А что вы скажете насчет динамики островной жизни? У вас был лидер?

Дейв затаил дыхание. Значит, назад к агрессивным вопросам, к попыткам что-нибудь раскопать.

– Конечно, боссом был Кент, – выпалил он. – Он ведь был пилотом и привык командовать, к тому же умел принимать жизненно важные решения в экстренных ситуациях. Лиллиан и я просто делали, что он говорил. Нам это казалось вполне естественным.

Говорить о Кенте хорошо, даже правду, было нелегко, но необходимо. В глазах Женевьевы снова вспыхнул коварный огонек.

– Ну, а вы с Лиллиан, каковы были ваши роли?

«Мы все были как одна счастливая семья». Надо втюхать ей эту мысль. Дейв нацепил свою лучшую улыбку – ту, с ямочкой на правой щеке – и с преувеличенной легкостью продолжил:

– Роль у всех нас была одна и та же. Мы ходили по острову, собирали еду, припасы. У нас было правило – возвращаясь откуда-нибудь в лагерь, каждый приносил хоть ветку, хоть прутик для костра. Мы охотились. У Кента это, конечно, получалось лучше, но со временем мы все научились.

Женевьева хмыкнула сквозь сжатые губы.

– То есть вы не возражали, что Кент, человек, по вашему собственному признанию, угрюмый и грубый, был у вас главным?

– Нисколько, – поспешил с ответом Дейв. Эта ложь далась ему легко – уже есть чем гордиться. – Я давно в бизнесе и научился понимать, что человек, который лучше всех знает то или иное дело, не обязательно должен мне нравиться. Главное, чтобы дело делалось, и при том как надо, а нравится мне человек или нет – на это плевать. – С этими словами он положил ногу на ногу, надеясь, что говорит и выглядит убедительно.

Женевьева, напротив, сидела на краешке своего стула очень прямо и то снимала, то снова надевала колпачок маркера, который она не выпускала из рук.

– Я-а-сно, – протянула она, проглядывая свои заметки на карточках. – А как вы спали?

– В шалаше, конечно. Из пальмовых листьев мы сплели что-то вроде циновки, чтобы лежать на ней, и еще одну, чтобы укрываться ею. Ложились близко другу к другу, сберегая тепло. В дождливые дни по очереди дежурили у огня, чтобы не дать ему погаснуть.

– А не странно было спать рядом с чужой женой?

– Нет, речь ведь шла о выживании. В те ночи, когда Лиллиан выпадало смотреть за огнем, мы с Кентом жались друг к другу, как девчонки.

Съемочная группа захихикала, и Дейв почувствовал, как его раздувает от гордости. Но Женевьева Рэндалл не привыкла терять контроль над интервью. На следующем вопросе она так скрипнула зубами, что услышали, наверное, даже парни из аппаратной.

– А эмоции? – выдохнула журналистка. Было видно, что она сама переживает сейчас какие-то сильные эмоции – раздражение или даже гнев – и едва находит в себе силы их сдерживать. – Как вы и ваши товарищи по несчастью справлялись с тем, что вы оторваны от семей?

– Да, это было нелегко, конечно. – Дейв поерзал. Он знал, что сейчас ему придется говорить о ней. – Лиллиан отчаянно скучала по мужу и детям. Там, на острове, мы отмечали их дни рождения и любимые праздники. Она говорила мне, что каждый вечер засыпает, думая о них, а утром просыпается с той же мыслью.

Хорошо, что он вовремя остановился – ведь он мог рассказать о Лиллиан больше, куда больше; он знал о ней такое, чего ему вообще не полагалось знать. Вместо этого он сосредоточился на Кенте.

– Кент оплакивал погибшую Терезу сильнее, чем разлуку с кем-нибудь из родных; о них он вообще не говорил ни слова. Мне кажется, если б Тереза уцелела в той катастрофе, он мог бы прожить с ней на острове хоть вечность.

Репортерша набрала полную грудь воздуха и ответила ему вопросом, который напугал Дейва, точно цепной пес, внезапно и злобно залаявший на него из-за забора, предупреждая, что территория небезопасна.

– А вы, Дейв, как вы жили там без жены?

Дейв бросил взгляд на Бет, невозмутимую, словно фарфоровая кукла.

– Я так скучал по ней, что не могу даже выразить словами.

И снова у него загорелось в животе; жжение напоминало язвенные боли и приходило всякий раз, когда он лгал, но только он один знал об этом. Дейв подумал было послать жене воздушный поцелуй, но решил, что переигрывать тоже не стоит.

Женевьева снова перелистала свои карточки, вероятно, осознавая, что как-то отдалилась от цели своего интервью. Наконец, выбрала одну и зачитала вопрос с листа, прямо как шестилетка в школьном спектакле.

– Лиллиан упоминала, что у всех вас на острове были свои прозвища; это верно?

– Да, это произошло как-то само собой; наверное, когда люди проводят так много времени вместе, это становится неизбежно.

– Как звали вас, Дейв?

– Вообще-то Дейв уже само по себе сокращение, но не кличка, а они иногда звали меня полным именем – Дэвид.

Похоже, ответ пришелся Женевьеве по вкусу.

– За этим стоит какая-то история?

Дейв едва не закатил в раздражении глаза, но стерпел.

– Они говорили, что я похож на Давида, ну, того, из Библии. Из истории про Давида и Голиафа. Когда я ходил охотиться или рыбачить, Кент всегда подшучивал надо мной, если мне удавалось что-нибудь поймать, – как будто победа даже над самой мелкой добычей была для меня все равно что победа над Голиафом.

– О’кей, ясно. Значит, Кент был верующим? Тогда у него и Лиллиан могло быть немало общего. Ведь ее отец – священник, а мать – учительница воскресной школы. Похоже, что у них были общие интересы.

Пытаясь держать себя в руках, он твердил себе, что никто не рассказывал этой женщине о том, что на самом деле произошло на необитаемом острове. Никто и не мог ей этого рассказать, кроме Лиллиан, а у той было еще больше причин держать язык за зубами, чем даже у него.

– На этот счет я не уверен, мисс Рэндалл; знаю только, что он называл меня так, вот и всё, – сказал Дейв, хорошо понимая, что если ей удастся вытащить хотя бы один кирпичик из нагроможденной ими стены лжи, вся постройка тут же обрушится им на головы.

– Ну, хорошо, а Кент? Как вы его звали?