И вдруг зевнул, ощутив, как еще одна волна устало­сти пробежала по телу. Он задвинул ящики письмен­ного стола и пошел спать, унося с собой тетрадь.

В других комнатах в Вайкики другие туристы готовят­ся ко сну или уже спят. Ди Рипли, похоже, спит, резкие черты ее лица блестят от увлажняющего крема на фо­не белой подушки, когда вернувшаяся Сью Баттеруорт на цыпочках крадется в ванную. Аманда Бэст слушает в наушниках Мадонну, накрывшись с головой просты­ней, чтобы не беспокоить мать, которая читает на со­седней кровати. Поскольку Аманда и Роберт уже слиш­ком большие, чтобы жить в одной комнате, а мистер Бэст считает размер доплаты за одноместные номера непомерным, Роберт делит комнату с отцом, а миссис Бэст другую такую же — с Амандой. Роберт высказал Аманде предположение, что их родители, наверное, потому брюзжат не переставая, что подобное распре­деление на ночь препятствует их половым сношениям. Аманде трудно представить себе родителей, занимаю­щихся сексом при каких бы то ни было обстоятельст­вах, да и ночь эта — всего вторая на отдыхе, но предки действительно из ряда вон сварливы, даже по их мер­кам, так что, возможно, в теории Роберта что-то и есть. Лилиан и Сидней Бруксы только что вернулись в свою комнату после ужина с Терри и Тони и обнаружили, что ночники включены, а из радиоприемника льется тихая музыка. Откинутые покрывала являют треуголь­ники хрустящих белых простыней; скромная ночная одежда от «Маркса и Спенсера»[34], которую они утром скатали и сунули под подушки, расправлена и разло­жена на кроватях; и на каждой подушке покоится цве­ток орхидеи и шоколадка в золотистой фольге. Лилиан нервно оглядывается, словно боится, что некто, оста­вивший все эти знаки внимания, прячется в шкафу и только и ждет, чтобы выпрыгнуть оттуда с криком "Алоха!» или как там у них по-гавайски будет «спокой­ной ночи». Роджер Шелдрейк сидит на своей огром­ной кровати, подчеркивая слово «рай» в газете «Неделя па Оаху» и потягивая шампанское, которое наливает из бутылки, щедро присланной к нему в номер с наи­лучшими пожеланиями от управляющего. Брайан и Берил Эверторпы наслаждаются неистовым соитием, расположившись на кровати так, чтобы Брайан мог наблюдать свои действия в зеркальной створке шкафа, хотя потом и нельзя будет «перемотать» их для повто­ра. А Рассел Харви угрюмо смотрит фильм для взрос­лых по видеоканалу отеля, в то время как Сесили, раз­меренно дыша, спит на одной из двуспальных крова­тей номера.

Сегодняшний день выдался для Расса тяжелым. Се­сили проявила удивительную изобретательность, что­бы избежать прямого общения с ним. Утром она по­звонила из их комнаты дежурной и спросила: «Мы собираемся на пляж, куда бы вы порекомендовали нам пойти?» — чтобы, когда они будут готовы, Расс знал, ку­да им направиться. Когда они пристроились на пере­полненном пляже, она завязала знакомство с женщиной, сидевшей рядом на плетеном пальмовом коврике, и принялась болтать с ней, сказав: «Какой славный ко­врик, где вы его купили?» — чтобы Расс догадался, что должен пойти и купить им два коврика; а потом: «Пора, пожалуй, окунуться» — чтобы он сообразил, что наста­ло время поплавать; и после, примерно через полча­са: — «Мне кажется, что для первого дня солнца доста­точно» — чтоб он понял, что нужно собирать вещи и тащиться назад в гостиницу. А в гостинице она спроси­ла у старшего коридорного, как добраться до зоопарка, чтобы он знал, чем они будут заниматься днем. До зоо­парка! Да где это слыхано, чтобы в первый день медо­вого месяца идти в зоопарк, да еще в Гонолулу. Помимо всего прочего, вонь в такую жару там будет до небес. Когда же Расс поделился своими сомнениями, Сесили сладко улыбалась и сказала старшему коридорному: «Ну, он ведь может и не ехать, верно?» Но разумеется, Расс поехал, и там действительно воняло.

И так целый день. И весь вечер. В конце ужина Се­сили зевнула прямо в лицо официантке и сказала: «Ой, прошу прощения! Видимо, сказывается разница во времени. Нам стоит лечь пораньше», — так что Расс понял, что они идут в кровать. Но не в одну. Ког­да горничная постучалась к ним, чтобы узнать, обе ли постели разбирать, Сесили сладко улыбнулась и ска­зала: «Да, обе, пожалуйста». И потом почти на час за­перлась в ванной. Затем приняла снотворное и от­ключилась.

Да, день выдался не из легких, а теперь еще и канал фильмов для взрослых словно присоединился к заго­вору, чтобы довести его, Расса, до сумасшествия от не­удовлетворенности. Сюжет был дурацким, актеры по­хожи на роботов, но если бы только это! Он уже доб­рых сорок пять минут смотрел этот фильм, но до сих пор не дождался ни одной крутой постельной сцены. Чуть-чуть обнаженного тела, стыдливый намек на то, что героиня мастурбирует в ванне, но ни единого правдоподобного полового акта, который в конце концов является единственным оправданием траты восьми долларов за просмотр. Как только дело шло к тому, что героиня наконец-то займется сексом с од­ним из своих воздыхателей, изображение меркло, и в следующий момент она уже была одета и участвовала в другой сцене. Дома, на втором канале Би-би-си, он ви­дал вещички и посексуальнее. Расса осеняет, что виной тому, должно быть, цензура. И, словно подтверждая его подозрения, фильм внезапно заканчивается, продлив­шись всего пятьдесят пять минут. Расс вне себя. Он ре­шает позвонить портье и пожаловаться, но не может подобрать подходящих выражений. Он ходит взад- вперед по комнате. Останавливается и злобно смотрит на Сесили. Она лежит на спине, ее светлые волосы раз­метались по подушке. Ритмично вздымается грудь, прикрытая простыней. Расс медленно стаскивает про­стыню. На Сесили длинная белая ночная рубашка це­ломудренного покроя. Он приподнимает подол и за­глядывает под него. Там, насколько он помнит, с по­следнего раза ничего не изменилось, только ляжки немного покраснели от солнца. Он обдумывает супру­жеское изнасилование, но отказывается от этой мысли. Выпускает из рук подол, укрывает Сесили до подбо­родка простыней и возвращается к телевизору. Плюха­ется в кресло и наугад нажимает кнопку на пульте. Эк­ран заполняет исполинская сине-зеленая волна, дви­жущаяся гора воды, гладкая и глянцевая у основания, пенящаяся и бурлящая на вершине, похожая на пере­вернутый водопад. И перед ней скользит приросшая к своей доске, балансирующая под немыслимым углом, с раскинутыми руками и согнутыми коленями кро­шечная ликующая фигурка человека. Расс выпрямляет­ся в кресле.

— Твою мать, — в восторге бормочет он.

Неведом аромат, крадутся тихо волны,

Блестят, как женщин волосы, вздымаясь, опадают,

Иные звезды в древних небесах сияют,

Над лепетом Гавайских вод беспечно-томным.

Нащупав в памяти, я вновь теряю, и обретаю,

и не помню боле,

Но все же вспоминаю историю: я слышал или

знал о том,

Как в той истории пустой о тщетности и боли

Любили двое — или нет — и об одном,

Чье сердце, растерявшись, по незнанью зло