– Я развалилась на куски, когда увидела ее у себя в кабинете. Я просто рухнула.

– Но потом вы собрали себя по кусочкам и продолжили с того же места.

Ева откинула голову на спинку кресла. Рорк оказался прав – уже в который раз. Ей необходимо было прийти сюда, рассказать все человеку, которому она доверяла.

– Она заставила меня бояться. Я была больна страхом. Как будто одним своим присутствием она могла утащить меня назад в кошмар. А ведь ей на меня было плевать. Не будь я связана с Рорком, она и не вспомнила бы обо мне. И почему меня это так злит? – Она закрыла глаза.

– Потому что трудно ничего не значить… даже для того, кто вызывает неприязнь.

– Да, пожалуй. Она не приехала бы сюда. Что можно выжать из копа? Если только коп не замужем за триллионами. – Ева открыла глаза и изумленно взглянула на Миру. – У него триллионы. Вы об этом когда-нибудь думаете?

– А вы?

– Иногда. Ну, вот как сейчас. Но у меня это в голове не умещается. Я даже не знаю, сколько там нолей, в этом триллионе, у меня мозгов не хватает. И я не знаю, какая там цифра впереди, потому что, когда столько нолей, это все равно смешно. Она пыталась его шантажировать.

– Да, он обрисовал мне картину в общих чертах. Я уверена, он справился с ситуацией. Или вы хотели, чтобы он ей заплатил?

– Нет! – Глаза Евы яростно вспыхнули. – Ни цента из всех этих триллионов. Она любила повторять, что у меня нет ни отца, ни матери, потому что я такая глупая. Она говорила, что они меня выбросили, потому что я не стоила забот и хлопот.

Мира поднесла к губам бокал вина и отпила, чтобы подавить свой собственный гнев.

– Она не должна была пройти проверку.

– Она была хитра. Теперь я оглядываюсь назад и вижу, как она была ловка. Надо обладать немалой изворотливостью, чтобы затевать и доводить до конца долгие мошеннические схемы. Да и короткие тоже. Она обыгрывала систему, знала все входы-выходы. Я думаю… ну, это вы у нас доктор по мозгам, но, мне кажется, она гнала пургу и сама в нее верила. Чтобы жить во лжи, надо в нее верить. Надо заставить других видеть ложь твоими глазами.

– Очень может быть, – согласилась Мира. – Тем более она прожила во лжи так долго.

– Она внушила себе, что заработала эти деньги, заслужила их. Она должна была верить, что работала как каторжная и от себя кусок отрывала, что дала мне кров по доброте душевной, а теперь… Эй, как насчет того, чтобы немного поделиться ради старой дружбы? Она играла, – добавила Ева, размышляя вслух. – Она играла, значит, можно предположить, что она заигралась с кем-то. Я не знаю.

– Вы могли бы отказаться от дела. Не исключено, что вас попросят передать его другому следователю.

– Я его не отдам. Я думаю, это у меня уже схвачено. Мне многие задолжали, и я не постесняюсь потребовать эти долги, если придется, но доведу это дело до конца. Это необходимо.

– Я согласна. Вас это удивляет? – спросила Мира, увидев, что Ева повернулась к ней с изумлением. – Она заставила вас почувствовать себя беспомощной и никчемной, глупой и слабой. Вы прекрасно знаете, что это не так, но вы должны почувствовать это и доказать, а для этого вам нужно принять активное участие в расследовании. Именно это я скажу майору Уитни.

– Ваше слово много значит. Спасибо.

Когда Ева вернулась домой, Соммерсет уже маячил в вестибюле как черный ворон. Толстый кот Галахад нес вахту у его ног. Заметив, как поблескивают глаза дворецкого, Ева поняла, что он готов к бою.

– Я изумлен, – начал он придирчиво-ворчливым тоном, который, очевидно, считал язвительно-остроумным. – Вас не было дома несколько часов, и тем не менее вы возвращаетесь домой одетая, осмелюсь заметить, почти по моде. Ничто не порвано и не окровавлено. Для вас это подвиг.

– Я изумлена, что никто не потрудился отколошматить вас, чтобы раз и навсегда избавить мир от такого зануды. Но еще не вечер. Мы с вами еще свое наверстаем.

Ева сбросила пальто на столбик перил назло Соммерсету, а сама начала подниматься по лестнице. Привычная краткая перепалка помогла ей почувствовать себя лучше. Как раз то, что нужно, чтобы хоть на время изгнать из памяти несчастное лицо Бобби Ломбарда.

Она прошла прямо к себе в кабинет. Надо подготовить доску с фотографиями, собрать нужные файлы и создать здесь вторичную базу на тот маловероятный случай, если Уитни наложит вето и на нее, и на Миру. Если ей официально прикажут отойти в сторону, она будет готова продолжить работу в свое личное время.

Потом Ева включила телефон, чтобы договориться с Моррисом.

– Я загляну к тебе завтра с утра, – сказала она ему. – Меня ждут какие-нибудь сюрпризы?

– Удар по голове сделал дело. Он был нанесен примерно на тридцать часов позже других ударов. Хотя они по тяжести сравнительно не так страшны, я убежден, что они были нанесены тем же орудием.

– Что за орудие?

– Есть волокна в ране на голове. Я перешлю их нашему другу Беренски в лабораторию. Моя предварительная версия – утяжеленный тканевый мешок. Анализ на токсикологию подтвердил использование болеутоляющих, продающихся в аптеках. Стандартные пилюли. Она приняла одну за час до смерти, запила ее очень неплохим шабли.

– Да, мы нашли бутылку у нее в комнате и пилюли на ночном столике.

– Она поела куриного бульона с лапшой где-то около восьми. И закрытый пирог с мясным фаршем ближе к полуночи. Угостилась шоколадным десертом и выпила еще вина за своим поздним ужином. В момент смерти она была здорово под газом от вина и таблеток.

– Ладно, спасибо. Поймаю тебя утром.

– Даллас, а тебе интересно будет узнать, что за последние, скажем, двенадцать лет у нее было несколько пластических операций? Лицо и тело, подтяжки и вытяжки. Ничего кардинального, но работа значительная и сделана качественно.

– Всегда полезно знать привычки мертвых. Спасибо.

Ева отключила связь и, откинувшись в кресле, принялась изучать потолок.

Значит, Труди получила порцию колотушек где-то в пятницу после того, как вышла из кабинета Рорка. Судя по показаниям сына и невестки, не жалуется им, не сообщает властям. А что она делает? Запирается в своей конуре, накачивается вином, таблетками и полуфабрикатами.

Либо оставляет окно открытым, либо открывает дверь своему убийце.

А с какой стати ей это делать, если убийца накануне уже отыгрался на ней, как на боксерской груше? Где же ее страх, гнев, злость? Где инстинкт самосохранения?

Женщина, которая больше десяти лет дурачила службу защиты детей, должна быть наделена чертовски обостренным инстинктом самосохранения.

Даже если страдаешь, зачем напиваться в одиночку в гостиничном номере, когда кто-то тебя отдубасил и явно может проделать это еще раз? Тем более что твоя семья совсем рядом, в конце коридора.