– Что-нибудь интересное сегодня было? – спрашивает Адам во вторник, пока мы идем по коридору.

– Не особо. – Но я рад, что занятия снова начались. Весенние каникулы были самой долгой и одинокой неделей в моей жизни.

– Как продвигается пьеса?

– Мисс Кросс расстроена, что никто не может выучить текст.

– Она правда ждала, что дети на каникулах станут зубрить роли? – смеется Адам.

– Да.

Он снова смеется.

– Ну а как ты справляешься?

– Почти все выучил. – Первая реплика не очень сложная, но после того, как мать Гамлета мне отвечает, у меня идет десять предложений подряд, причем совершенно бессмысленных. Пока я зубрил их на каникулах, думал, что хотя бы прочитать смогу. Но потом пришел на урок английского, открыл рот, и слова на странице слились в единое целое. Не выдержав моих заиканий, мисс Кросс велела мне потренироваться дома.

– Адам?

– Что?

– Ты когда-нибудь слышал про Альму, штат Колорадо?

– Нет, не думаю.

– А про деревню Таос-Ски-Вэлли в Нью-Мексико?

– Нет. А что?

Одна из страниц в блокноте мамы – это список городов. Она никогда их не упоминала, по крайней мере при мне, но они должны что-то значить. Иначе зачем она их перечислила? Может, мама в них побывала, я ведь не знаю все места, куда она ездила.

– В путешествие собираешься? – спрашивает Адам.

– Нет. У меня нет машины. И водить я не умею.

– Я знаю, – хмыкает Адам.

– Но когда-нибудь я туда съезжу. Думаю, там хорошо.

Мы сворачиваем за угол и натыкаемся на мисс Уэст. Я так поспешно отпрыгиваю, что наступаю на красную кроссовку Адама, и он спотыкается. А пока выравнивается, она уже уходит.

На следующий же день, после того как мы с мисс Уэст говорили о ее сыне и миссиях, она стала прежней: непредсказуемой, недовольной, готовой обрушить свой гнев на любого. Думаю, я понял, в чем дело. Она ненавидит нас за то, что мы живы, а ее сын – нет.

Недавно класс взбунтовался. Они уже не прячут свое враждебное отношение к мисс Уэст и тихонько строят планы мести. Грустно, как по мне: человек выплескивает свою злость, а она прилетает ему обратно.

– Адам… как думаешь, у нас есть миссии?

Он озадаченно на меня смотрит:

– Какие?

– Ну то, что мы должны сделать.

– Не знаю. А у тебя есть миссия, как по-твоему?

Я разочарованно пожимаю плечами. Если уж Адам не знает, то никто не знает.

Нам навстречу попадается девочка, грустная и заплаканная. Адам улыбается ей. Все ее лицо буквально озаряется, и она улыбается ему в ответ.

Ненависть возвращается, но и доброта тоже.

Джулиан

Ребята кружат под черной лесенкой, что ведет в мое убежище. Я боюсь, что в любую секунду кому-то из них придет в голову залезть наверх, а потом этот кто-то отодвинет шкаф и найдет покосившиеся доски. Отодвинет их, сотня ребят залезут в мою комнату, и она перестанет быть моей.

Сегодня понедельник, до спектакля меньше недели. Всех, у кого есть слова, обязали остаться после занятий и порепетировать в зале. К этому дню даже те, у кого роли существенные, выучили свои реплики. Но не я. Я все еще не могу их прочитать.

– Громче, – твердят мне мисс Кросс и еще одна учительница, но я все равно заикаюсь, просто теперь явственнее. Мне хочется исчезнуть или телепортироваться, но я стою на сцене, еще более заметный, чем когда-либо.

Наконец в шесть часов учителя нас отпускают. Вместо того чтобы выйти вместе со всеми, я оглядываюсь и взлетаю по лестнице в свое убежище.

Сижу там, пока не удостоверюсь, что все ушли, затем спускаюсь обратно. Я один стою за сценой. Вокруг декорации и пианино. Мне хочется сесть и поиграть на нем. Только я не умею, хотя мама пыталась меня научить. Музыка оказалась слишком сложной, и я сдался.

Я делаю шаг к занавесу, когда вдруг слышу:

– Он сорвет весь спектакль!

Выглядываю из-за большого деревянного замка и вижу мелькнувшие рыжие волосы. Напротив стоит Кристин, она вместе с Алексом, который играет Гамлета.

– Ну серьезно, за три недели не запомнить тринадцать предложений? – Кристин что-то шепчет, наклоняется ближе и касается его руки. Он чуть отстраняется, а она отводит свои рыбьи глаза и замечает меня. – Да, Джулиан, мы про тебя говорим.

Холодный дождь льет как из ведра, волосы прилипли к голове, и тут рядом со мной тормозит черный джип.

– Подвезти? – спрашивает в окно Чарли.

Я колеблюсь, но открываю пассажирскую дверь.

– Ты мне сейчас все водой зальешь, – говорит он, стоит мне сесть. Чарли вообще не отличается дружелюбием, но сегодня у него особенно страшный вид.

– Прости. Я могу выйти.

– Нормально, – рявкает он и выезжает на улицу. – Ну что? Не поехал сегодня с Адамом?

– Нет, у меня была репетиция. А ты?

– Адам придурок.

– Неправда.

Чарли так стискивает руль, будто хочет его оторвать, а потом вдруг резко поворачивает. На секунду мы повисаем в воздухе, а потом с размаху плюхаемся в глубокую лужу. Сердце стучит в ушах, и я боюсь, как бы меня не стошнило.

– Эм… Чарли, все в порядке. Можешь высадить меня здесь.

– Я сказал, что подвезу тебя, так что заткнись и дай подвезти.

Он дергает рычаг, пуская «дворники» быстрее, и выруливает обратно на дорогу. Я напрягаю живот и молюсь, чтобы тошнота отступила.

– Извини, – говорю я после того, как мы несколько кварталов едем молча. – Знаю, я досаждаю людям. – Не знаю, зачем открыл рот. Чарли явно не хочет меня слушать. – Поэтому я не езжу на автобусе.

Он остро на меня смотрит.

– Тебя кто-то обижает?

– Один мальчик. С тех пор, как я пришел в школу.

– Он донимает тебя весь год?

– Нет, с самого начала. Еще с садика.

– Что он делает? – Почему-то Чарли сердится еще больше, чем раньше, и зло кусает губы.

– Иногда он меня бьет. Но это нормально. Я знаю…

– Как может быть нормально, если тебя кто-то бьет?

– Он просто несчастлив.

– Несчастлив? – Чарли так хмурится, что я начинаю заикаться.

– Н-никто не хочет никого обижать. Они п-причиняют боль, потому что несчастливы.

– Или они просто придурки.

Я наблюдаю за размеренной работой «дворников». Они не справляются с потоками воды.