С некоторых пор мама перестала доставать мне до уха. До плеча достает, а до уха – нет. И я не могу с ней спорить на равных. Уважать, конечно, могу. И слушаться. А спорить и побеждать в споре – нет. Мне становится ее жалко. Я знаю, что это обманчиво. Рост человека никак не связан с волевыми качествами, подчас бывает наоборот. Но мне как-то жалко маленькую и худенькую маму. Тем более что все пользуются ее добротой. Вот теперь откуда-то взялся на нашу голову дядя Коля.

– Чего он хочет, мам? Что ты ему написала, можно посмотреть?

– Разумеется, – улыбнулась мама, успокоившись, что я не буду задираться к ее дяде, соответственно, моему двоюродному дедушке, совершенно фиктивному.

«Дорогой дядя Коля, как ты себя чувствуешь? Как у тебя дела? Здоров ли ты?»

– А что вообще так встревожилась-то?

– Ты разве не видишь? Он выглядит как тяжело-больной человек. И родственников у него нет. И живет один в совершенно чужой стране. Разве русский человек нужен финнам?

Я только вздохнула. Надо или отвечать на каждое мамино предложение и спорить, или молча соглашаться. Потому что ходить и молча спорить – это ужасно. Тебя взрывает изнутри, это раз, и два – чувствительная мама тоже будет слышать каким-то внутренним ухом все мои безмолвные возражения и нервничать. Поглядывать на меня, вздыхать, ронять очки, растирать свои тоненькие, ноющие от нервного напряжения пальцы…

Мама еще с полчаса ковырялась с переводом. Потом я не выдержала, села за свой компьютер, нашла в Сети этого разнесчастного дядю Колю и написала ему:

– Привет, дядя Коля! Тебе помощь нужна?

В современной электронной связи есть удивительные вещи. Ты видишь, как человек, которого ты что-то спросил, начинает писать – возникает серая плашка, как облачко, с дрожащими тремя точками, потом человек останавливается, перестает писать – думает или передумал. И это серое облачко исчезает. Потом пропадает и зеленая точка около его имени – ты видишь, что он вообще отключился, просто убежал. Дядя Коля подумал-подумал и убежал.

Я подняла голову и увидела, что мама все ждет его ответа. На моем экране снова загорелась зеленая точка около имени «дядя Коля», и я получила сообщение: фиолетовая голова человекобыка – значок такой есть, если писать с телефона (то есть, делаю я вывод, он сидит или лежит и пишет с телефона – вот он, режим тотальной слежки!). Хороший ответ.

Меня пугает возврат к пиктограммам и одновременно нравится. Мы проходили по обществознанию в ознакомительном курсе философии – все развитие идет по спирали. Человечество приходит в то же место, но на другом уровне. Ведь когда в ответ на свой вопрос ты получаешь изображение хохочущей обезьянки, или возмущенное лицо с пистолетом, или страшный серый череп с черными глазницами – ты понимаешь что-то другое, что невозможно или очень сложно выразить словами. Это удобно для общения с иностранцами, в принципе только так и можно общаться. Может быть, благодаря этим значкам и мои одноклассники так плохо говорят? Потому что разговаривают как иностранцы – румын с алеутом, к примеру. С помощью жестов и нескольких слов.

Вот ведь Мошкин – не тупой. У него пятерка по алгебре, он в профильной группе. А говорить совсем не может. Когда он пишет мне – писал, сейчас я даже не открываю его сообщения, – он вместо половины слов употребляет пиктограммы. Те, кто их разрабатывал, – умные люди. Мне интересно, думали ли они о том, что из-за их значков мы меньше станем пользоваться словами?

Я раньше не верила, когда читала, что у некоторых индейцев не было письменности. Только узелковое письмо кипу. А сейчас верю. В принципе письменность многим моим современниками нужна в очень ограниченном виде – чтобы посмотреть, что сколько стоит. Для этого хватит и узелкового письма: хорошая машина – это длинная веревочка с узелками от Москвы до Хельсинки, много-много узелков – два миллиона триста тридцать три… Костюмчик для Вени – веревочка от нашего дома до Кремля. Мамины новые очки – не знаю, наверно, покороче, до Красной Пресни, как раз до злополучного зоопарка…

– Мне ответил дядя Коля, мам! Я испеку яблочный пирог, если ты не возражаешь.

– Пеки, дочка. – Мамины глаза потеплели.

– Может, ты поверишь, что я твоя дочь… – негромко проговорила я.

– Что? Ты что-то сказала?

Я покачала головой:

– Да нет.

– Так что дядя Коля ответил? Как он себя чувствует?

– Как человекобык. Фиолетовый.

Мама засмеялась – она очень искренний и смешливый человек. И тут же сама себя остановила.

– А на самом деле?

– А на самом деле он просто издевается над нами.

Я увидела, как возникло серое облачко и задрожали точки. Замерли. Облачко пропало. Снова возникло.

– Пишет что-то. Садись за мой компьютер. Он пишет мне.

– Почему? – удивилась мама.

– Потому что с ними не так надо, мам. Эх!.. Только пиши именно то, что я тебе скажу.

«Привет, Саша! – написал дядя, который, видимо, все это время смотрел мою страницу. – Я не знал, что у меня такая замечательная племянница. Sport… Groß… Да, я не очень хорошо себя чувствую в последнее время. But never mind. Alles ist gut. Kaikki menee ohi, tyttӧni».

Я увидела, как мама рванулась переводить дядины слова.

– Мам… – У меня уже в руках было яблоко и нож, я начала чистить кожуру. – Напиши ему от меня: «Дядь, давай по-русски, у меня с языками плохо».

– А у тебя разве плохо с языками? – удивилась мама. – Не переводится что-то…

– Потому что на трех разных языках, ты не видишь разве? – засмеялась я. – Он издевается! Он же антисоветчик!

– Сашенька, – мама укоризненно покачала головой. – Кто старое помянет… Что теперь говорить! Он старый больной человек… Он старше папы был. То есть… Не был, а есть… – Мама быстро взглянула на полочку под самым потолком, куда мы поставили фотографии родных, когда переехали – все думали, вот купим какой-то сервант – старый развалился при переезде. Да так и не купили, привыкли.

– Хорошо. Перевожу. «Не переживай» – это по-английски. «Все хорошо» – это по-немецки. Последняя фраза у тебя уже перевелась с финского, видишь – «все пройдет, моя девочка»…

Мамины глаза увлажнились.

– Господи… Я так и знала!.. Все пройдет… Значит, что-то не то с ним… Что-то плохое…

Я махнула рукой. Что за человек!

– Так, и что нам теперь делать? – Мама все вглядывалась в эти строчки, как будто надеялась прочитать там что-то еще.

– Я лично ничего не буду делать, мам. У него там какая-то налаженная жизнь. Если очень нужна помощь, скажет. Я думаю, в Финляндии все в полном порядке. Государственный социализм, причем давно. Помощь старикам оказывают. Нас там не ждали.

– Не скажи… – покачала головой мама. – Если человек после стольких лет молчания проявился…