Я слегка толкнула Мяку, чтобы он пришел в себя.

– Ты что? Ну, вы даете, конечно. Мальчики…

Мяка обиженно замолчал, но не отходил.

– Так, ладно… – Я пихнула мальчишек, загораживавших мне проход, и пошла к лестнице.

– Ку-да-а-а-а-а?!! – страшным голосом завопила Инжирка, Инга Жирольдовна, учительница по физике и по совместительству завуч по пожарной безопасности, и выставила в стороны обе руки. Инжирка – огромная, ростом не выше меня, но в ширину разросшаяся очень сильно, поэтому я с большим трудом проскользнула у нее под руками и побежала к лестнице. – Куда-а-а-а-а-а-!.. – еще страшнее закричала Инжирка и, спотыкаясь, чертыхаясь, потопала за мной. Но я уже взлетела на четвертый этаж.

Там около кабинета английского языка – бывшего медпункта, маленького кабинетика, с окном, замазанным до половины зеленоватой краской, стояла разгоряченная Дылда и разговаривала с кем-то через дверь.

Завидев меня, она на секунду замерла, потом активно замахала рукой и беззвучно сказала: «Давай, иди сюда!»

Проницательная и любопытная Дылда, конечно, знала, что я нравлюсь Мошкину. Еще она знала о неразделенной страсти Анжелики. И всячески сватала Мошкина ей. Сводить и сватать – это вообще страсть самой Дылды. Если ей удается свести какую-то пару, она хвастается потом несколько лет. Люди уже разошлись, у них уже совсем другие пары, даже семьи, а она все никак забыть не может, как она очень умело «привела его, а Анька и не подозревала, а он сам стоял, не знал, что сказать…» Такими рассказами полны наши уроки химии.

Меня она не любит, терпеть не может, Анжелику обожает, поэтому сватает ее Мошкину, нимало не заботясь, чего хочет сам Мошкин. Посылает их вместе в департамент образования отвезти какие-то флешки, привезти грамоты, если ничего не нужно забрать в департаменте образования, посылает на первый этаж за водой – Мошкин тащит кулер вместе с каким-нибудь семиклассником, а Анжелика открывает им дверь, или посылает к информатику – позвать его, потому что Дылда вдруг забыла, как переключать программы. Зачем нужно звать информатика вдвоем? Без комментариев… Посылая их, Дылда вращает глазами, смеется, хлопает себя по бокам, как будто проветривает подмышки…

Я зло думаю о Дылде, потому что если бы я плакала, как положено, от каждой обиды, я бы ходила зареванная с пятого класса, с того самого дня, как Дылда пришла к нам 1 сентября и объявила, что теперь она – наша «мама», на ближайшие семь лет. Посмотрев на меня, она тут же вкрадчиво добавила – «и мачеха» и заливисто расхохоталась. Так началась наша с Дылдой непреодолимая вражда.

Но Дылда хитрая и довольно умная. Поэтому сейчас она очень обрадовалась, что пришла я.

– Надо с ним поговорить… – прошептала она мне. – Он как раз про тебя спрашивал.

– Что именно? – шепотом проговорила я.

– Бессвязно. Он вообще плохо говорит сегодня.

– Да он всегда плохо говорит, – пожала я плечами. – Леша! – громко позвала я. – Зачем тебе столько лайков?

За дверью была тишина.

– Выходи, пожалуйста, – как можно спокойнее добавила я.

Дылда, которая вначале замерла, изо всех сил оттолкнула меня от двери и покрутила пальцем у виска, затрясясь и покраснев еще больше, хотя, мне кажется, краснее, чем была Дылда в тот день, я людей не видела, если только они не были обварены кипятком.

За дверью послышалась какая-то возня и невнятный голос учительницы. Дверь открылась. Из нее выскочил Мошкин, очень бледный, с замученным лицом, как будто он не ел и не пил несколько дней, хотя я прекрасно помню, что он вчера на перемене на спор пил пятнадцать пластиковых стаканчиков у кулера. А несчастные пятиклассники, которые пришли попить после двухкилометрового кросса, стояли рядом и смотрели, как Мошкин сминает и сминает стаканчики… и бросает их в мусорку… сминает и сминает… Мошкин пил до последнего стаканчика и выиграл спор у десятиклассника Гуся, который выпил всего лишь тринадцать.

Взглянув на меня, он отвернулся, замер, потом повернулся и сказал:

– На фиг! Пошутить… это… нельзя? – и двинулся в сторону лестницы.

– Ты пошутил? – почему-то страшно обрадовалась Дылда. – Леша, Леша, подожди! – Она помчалась за ним на тонких длинных ногах, в два прыжка догнав и обогнав. Встав поперек дороги, возвышаясь над ним – наша классная всегда возвышается, даже над мальчиками, которые объективно выше ее, – Дылда мягонько взяла его за лацканы пиджака, слегка встряхнула, чуть притянула к себе, как будто хотела поцеловать, но целовать Мошкина она не стала, просто, не отпуская, покачивала и рассматривала его лицо.

– Ну хорош… – Она стала смеяться.

Не было впечатления, что Дылде больше всего сейчас хотелось смеяться. Поэтому смех получался страшный.

Из кабинета вышла учительница английского, отдуваясь, поправляя свою косу, одергивая короткий серый пиджачок. Мне казалось, что ей было очень неловко.

– Леш, ты извинись перед Еленой Вельяминовной за… шутку! – Дылда встряхнула Мошкина, да так, что он клацнул зубами. Он хотел вырваться, но она встряхнула его еще и еще, все так же страшно смеясь. – Он извиняется, Елена Вельяминовна! Да, Леша? Из-ви-ня-ется!!!

Мошкин затравленно оглянулся на меня. Что-то мне подсказывало, что сейчас вести себя нужно аккуратно, ничего лишнего не говорить и не показывать своего отношения. Поэтому я просто стояла с нейтральным выражением на лице и спокойно смотрела на них.

– Это… – сказал Мошкин.

– Вот и молодец! Мо-ло-дец!!! – закричала Дылда. – Елена Вельяминовна! Мошкин просит прощения за дурацкую, очень глупую, очень детскую, очень наивную шутку, да, Леш?!

– Слышу… – пробормотала Елена Вельяминовна, пытаясь пройти мимо Дылды в сторону лестницы или туалета – не знаю точно, они в одной стороне.

Но мимо Дылды пройти невозможно, это знают все, кто давно в нашей школе. Дылде пришлось сделать широкий шаг в сторону, так что Елена Вельяминовна врезалась в нее.

– Ну, как хорошо! – умильно сказала Дылда, хватая Елену Вельяминовну за руку и соединяя мизинцы Мошкина и ее. – Мирись-мирись-мирись! – пропела она толстым голосом на манер оперной арии, фальшиво и громко. – И больше не дери-и-и-ись! А если будешь драться… и запирать учителей в классе… – Она отпустила руку Мошкина и вдруг так дернула его за ухо, что раздался хруст.

Мошкин громко ойкнул. Елена Вельяминовна тоже вздрогнула и в ужасе попробовала отступить.

– То я буду – кусаться!!! – торжествующе заключила Дылда и для верности крепко обняла и похлопала по спине тяжелой рукой сначала Мошкина, потом Елену Вельяминовну.

Про меня она, кажется, забыла. А Мошкин – нет. Он то и дело оглядывался на меня и, поняв, что я видела все, весь его позор и унижение, все-таки вырвал свою руку у Дылды, молодецки расправил плечи – его любимый жест в последнее время, – и высоким, неуверенным голосом прокричал:

– На фиг!