– А попить чего-нибудь горяченького? – осторожно проговорила она, боясь поверить в привалившее ей счастье.

Продавщица отрицательно покачала головой и фыркнула.

– Горячего нет, все холодное: пиво, «Тархун», «Буратино». Будете брать?

Поколебавшись, Вера взяла бутылку зеленого газированного напитка под названием «Тархун» и три завернутых в сомнительной чистоты бумагу бутерброда с сыром. Ей очень хотелось колбасы, но рисковать здоровьем она готова не была.

– Скажите, а собака – ваша? Или она бездомная?

Продавщица улыбнулась, и лицо ее сразу стало веселым и радостным, сонливость как рукой сняло, даже одутловатость, как показалось Вере, исчезла.

– Моя собачка, моя, Флорой звать. Вы не смотрите, что неказистая, она умная, как академик, и охранница – дай бог каждому! Так-то она добрая, никого зря не обидит, но тут у нас место такое… Сами понимаете. Я ж до девяти вечера работаю, летом-то светло еще, а осенью и зимой темнеет рано, да и мужики по холодному времени напиваются сильнее, так что всякое бывает. Тут уж мне без Флорушки моей никак нельзя, она одним своим рыком любого алкаша или бандита спугнет.

– Можно ее угостить?

– Да она не возьмет у чужого, вы что! Она ж приучена только из моих рук брать, а то народ-то всякий бывает, сами понимаете… Отравят еще, не приведи господь. Если хотите – заплатите за бутерброд, я ей сама дам, прямо при вас дам, чтобы вы не сомневались.

Вера положила на прилавок еще один двугривенный. Продавщица взяла с подноса бутерброд с колбасой, открыла дверь, запертую изнутри на засов, и протянула угощение собаке-недоволкодаву. Флора взяла еду осторожно, аккуратно, стараясь не задеть зубами руку хозяйки. Ела она с удовольствием, но без жадности, и было понятно, что кормят ее хорошо.

– Это тебе подарок от гражданочки, – ласково приговаривала продавщица, – кушай, моя хорошая, кушай, моя девочка.

С трудом удерживая в руках две сумки, открытую бутылку и бутерброды, Вера обошла павильон с намерением занять место на поваленном дереве, и чуть не чертыхнулась вслух от разочарования: место оказалось занято двумя мужиками, сидевшими к ней спиной и о чем-то разговаривавшими. Судя по тому, что они расположились лицом к остановке и никак не реагировали на свист подходившей в это время к платформе электрички в сторону Москвы, они ждали именно автобус, и это с неизбежностью означало, что в ближайший час вожделенное место вряд ли освободится. Мужчины потягивали пиво прямо из бутылок и, похоже, чувствовали себя вполне комфортно.

Вера близоруко прищурилась, всматриваясь в спины сидящих мужчин и пытаясь хотя бы приблизительно определить, не будут ли они против, если она присядет рядом, на самом краешке, и не начнут ли приставать с глупостями… И вдруг поняла, что один из них – Верещагин.

Она открыла было рот, чтоб окликнуть его, но почему-то не сделала этого. Пройдя несколько шагов вперед, остановилась, тихонько поставила на траву сумку с диссертацией, дамскую сумочку зажала под мышкой и начала жевать бутерброд, запивая сладкой зеленой газировкой. Четкий звучный голос Олега Семеновича, доставшийся ему от отца-адмирала, был отлично слышен.

– …Знаешь, откуда у людей все проблемы? От непонимания единства жизненного пространства, – говорил Верещагин.

– Поясни! – потребовал его собеседник хрипловатым тенорком.

– Все жизненное пространство человека организовано по одним и тем же законам. Нет такого, чтобы один закон был для войны, например, а для семьи он не действовал. Или чтобы в отношениях с детьми работал один закон, а в отношениях с руководством он не годился. Законы едины. Если они правильно сформулированы и правильно поняты, то годятся всегда и всюду.

– Ну, это ты хватил, – засомневался обладатель тенорка. – Как это может быть, чтобы законы войны в семейной жизни применялись? Не бывает такого. Семья это тебе не поле битвы, это же очаг, пристань тихая, понимать надо. А ты: война, война… Разве с бабами можно, как с солдатами?

– Не можно, а нужно. Только правильно, соблюдая законы. Вот смотри: есть закон, сформулированный Суворовым, помнишь?

– Про то, что каждый солдат должен знать свой маневр?

– Ну, именно! Золотые слова! Теперь смотри дальше: у меня было две жены, обе меня бросили. А знаешь, почему?

– И почему? – заинтересованно спросил тенорок. – Денег мало зарабатывал? Или, может, по этому делу?

Он выразительно щелкнул себя пальцем по горлу.

– Ни то и ни другое. Они своего маневра не знали. А я оказался плохим командиром и знания маневра не обеспечил. Я – человек военный, служба у меня государева, рабочий день ненормированный, никогда не знаю, в котором часу смогу прибыть в расположение части, то есть домой. Живу в военном городке, вольнонаемных должностей не так много, меньше, чем офицерских жен в полку. Если у жены офицера профессия подходящая, врач, например, или учитель, то она себе работу найдет, а если нет – так и будет сидеть дома и ждать мужа с обедами и ужинами. Не пришел муж вовремя – еда остыла, жена злится, то и дело подогревает, потом начинает истерики закатывать. Да и немудрено, посиди-ка целый день на хозяйстве, не зная, в котором часу драгоценный супруг соизволит явиться, а жене-то надо дома быть, и чтобы все было готово, горячее, свежее, с пылу с жару, подать, убрать, помыть. Она ничего планировать не может – ни время свое, ни занятия какие-то, даже к подружкам сходить потрепаться – и то боязно: а вдруг сейчас командир придет? Кто угодно взбесится от такой жизни. А все почему? Потому, что правило нарушено, и солдат своего маневра не знал. Моя первая жена была технологом на текстильном комбинате, в военном городке ей делать было нечего, а я, дурак, в голову тогда не взял, решил, что любовь же – это не война. Вот и получил по самое не балуйся.

– А вторая жена? – с горячим любопытством спросил собеседник Верещагина.

– Так со второй то же самое получилось, я же про единство жизненного пространства тогда еще не понял, – охотно поделился Олег Семенович. – Вторая вообще работать не хотела, мечтала жить жизнью жены комполка, почему-то ей казалось, что такая жизнь – сплошная малина. Ну, года через три я, конечно, уже начал кое-как соображать, что к чему, и советовал ей найти себе занятие для души. Пусть бы хоть крестиком вышивала, хоть картины писала, хоть лобзиком выпиливала, или в полковом клубе музыкой занималась бы, там у нас отличный рояль стоял. Язык иностранный могла начать учить, взяла бы в библиотеке самоучитель. Да мало ли всяких интересных занятий и хобби! Займись, говорю, делом, не жди ты меня с этими рассольниками и котлетами, свари – и свободна, я сам разогрею, не безрукий же, и со стола уберу, и посуду вымою, труд невелик. Только не просиживай часами в тупом ожидании и не устраивай мне истерик за то, что котлеты потеряли вкус, потому что пять раз гретые. Я – командир, я отвечаю за каждого бойца, за каждого человека в своем полку, и я не приду домой, пока не буду уверен, что с каждым из них все в порядке.

Обладатель тенорка, возраст которого Вера, как ни силилась, определить не сумела, задумчиво покачал головой, сделал последний глоток и бросил пустую бутылку в кусты.