Кто побег готовил утром.

Стоит заплатить большую дань,

Тихо завернуться ржавой кровлей.

Молю, лечить меня скорее прилетай,

Я обескровлен.

Треснуло стекло, лужей натекло,

Пал листвой, растоптан сапогами.

Осталось когти обрубить и лечь на дно,

Виском о камень.

Прахом попуститься звоны не дают,

К радости мой сон тревожен.

Пеплом поминаю брошенный уют,

Загодя готовлю вожжи.

Снова я загадочный пострел.

Ветер-весельчак меня не свалит.

Я возвращаюсь налегке с запасом стрел,

Назад в подвалы.[9]

Я заехал за Аней, и мы поехали на ГОК. Аня рассказывала о своей тете, которой она восхищалась и которую считала достойным примером для подражания. Рассказ ее был сумбурным, с большим количеством, на мой взгляд, посторонних и не относящихся к делу деталей. Рассказывая о том, как ее тетя окончила аспирантуру, она в этом же предложении умудрилась рассказать, как готовила торт на свадьбу своей подруги, а затем снова вернулась к тете.

Управление машиной было настолько отработано и автоматизировано, что я даже не задумывался о том, что делаю. Однажды я решил проверить, насколько правильно я нажимаю на педали, и это привело к тому, что я просто начал путаться.

Я вел автомобиль, слушал Аню и все пытался понять, чего же от меня хотела Ольга Николаевна. У нее определенно была какая-то цель разговора, и она вполне вольготно крутила темой, совершая заходы и маневры, создавая нужные контексты, отвлекая внимание, пытаясь выдавить из меня либо информацию, либо какое-то действие, и, наверное, ей бы это удалось, если б мне не было так плохо, что пришлось уйти раньше запланированного.

В разговоре с женщинами я всегда был бессилен и не способен проанализировать ситуацию. Все мои аналитические способности оказывались связаны по рукам и ногам.

В отсутствие Ольги Николаевны я начал анализировать диалог, пытаясь понять цель разговора. Она вела себя со мной как настоящий эксперт речевого воздействия, вводя в речевой транс и усыпляя мою бдительность. Но что же интересовало ее? И я понял что…

— Наверное, очень трудно любить человека, который не любит вас? — неожиданно спросила Аня.

Я чуть было не нажал на тормоз. Все мои логические рассуждения оказались сбиты одним вопросом, который мне задала студентка. Я посмотрел на Аню совершенно другими глазами. Со мной в машине сидела молодая, красивая и, определенно, очень интересная девушка.

— Почему вы так решили?

— Ну как же, вы сами сказали, что звук у вас стоит на одного человека и этот человек практически никогда не пишет вам. Наверное, это женщина?

— Почему вы решили, что женщина?

— Потому что вы не выглядите счастливым.

— А что такое счастье в вашем понимании?

— Ну, в моем понимании счастье — это находиться рядом с любимым человеком.

— А откуда вы знаете, что именно этот человек является любимым? Точнее, нет, даже не так: откуда вы уверены, что вы являетесь его любимым человеком? То, что вы любите, тоже ведь может быть простым обманом, игрой вашего воображения, химическими реакциями тела, сообщающими вам всего-навсего о том, что этот партнер на каком-то там биохимическом уровне вам подходит. Мы ищем и любим в других людях то, чего нам не хватает в нас самих. Близость нужна для того, чтобы восстановить свою целостность на эмоциональном и психологическом уровнях. Для того чтобы понять себя, необходимо отражение, и таким отражателем и будет тот самый другой человек.

* * *

Аня пыталась что-то возразить, но с каждой моей фразой ее возможные доводы, видимо, становились все менее убедительными, и в итоге она так ничего и не возразила.

— То есть получается, человек изначально несчастен?

— Не совсем так. Изначально человек не знает, что такое счастье, а что — несчастье. Для кого-то счастье заключается в том, чтобы вкусно поесть и поспать; кому-то нужно, чтобы рядом