Кинопроектор, похоже, был новенький, фильм цветной, не широкоэкранный, правда, но все равно интересно. Два голых мускулистых субъекта вытворяли с голой крашеной блондинкой всякие замысловатые штуки, напрочь противоречащие здоровой советской морали. Его величество возлежал в исполненной достоинства позе, этакий римский патриций. Обе девушки расположились в гораздо более скованных позах — прически порассыпались, обе раздеты до нижнего бельишка, на экран таращатся старательно, должно быть, не хотят прогневить сурового хозяина. Одна пьяно хихикнула, зашептала что-то на ухо соседке — ну да, гостеприимный король и их уже малость накачал…

Поскольку следовало разрешить ситуацию как можно более дипломатично, они особо не окаянствовали — Лаврик попросту шагнул вперед и молодецким ударом ноги сшиб кинопроектор на пол, попутно двинув локтем в ухо киномеханику, а Мазур поднял автомат дулом вверх и засадил в потолок очередь на полмагазина. В конусообразном потолке моментально возникла куча дырок, пропустивших внутрь целую охапку тонких солнечных лучиков. Слышно было, как с окон торопливо отдирают занавеси, и в хижине быстро стало светло. Раздался отчаянный женский визг.

— Спокойно! — рявкнул Лаврик на родном языке. — Советская Армия!

Немая сцена. Старикашка-виночерпий проворно упал ничком и закутался с головой в просторную накидку — сразу видно штатского человека. В углу охал и поскуливал от боли киномеханик — довольно молодой патлатый белый, зажимавший ушибленное ухо ладонью. Он тоже не походил на воителя.

Обе девушки, стоя на шкурах на четвереньках, таращились на визитеров с этакой интересной смесью ужаса и восторга. Судя по личикам, в них-таки немало успели влить. Вид у обеих был, чего уж там, несколько пикантный.

Его величество Кирату оказался крепким орешком: обернувшись к двери и не двигаясь, он все же явно пытался сохранить некую толику монаршего достоинства. Не таким уж оказался бабуин и старым, всего-то лет пятидесяти — и крепок, черт, отъелся на королевских харчах… Сделав пару шагов, Лаврик с ласковой, прямо-таки отеческой укоризной покачал головой:

— Ай-яй-яй… Светлана Федоровна, Руслана Викторовна… Комсомолки, представители советской общественности… в таком виде… такое смотрите…

Блондинку Светлану (товарища из ЦК КПСС) словно разряд тока прошил. Она живенько вскочила на ноги, чуть пошатываясь, по лицу видно, стараясь моментально протрезветь — что было, конечно, непосильной задачей для любого в ее положении. Однако она все же пребывала в лучшем состоянии, чем мужская троица. Сделала пару шагов, поправила бретельки лифчика, попыталась говорить внятно и спокойно:

— Товарищ… простите, на знаю вашего звания…

— Полковник, — не моргнув глазом, сказал Лаврик.

— Товарищ полковник, мы не виноваты, честное слово! Нас взяли в плен, заставили пить, смотреть эту гадость… Вы же понимаете… Этот мерзавец…

— Шучу, Светлана Федоровна, шучу, — мирно сказал Лаврик. — Все мы понимаем. Успокойтесь. Территория занята советскими войсками, противник обезврежен, вы в полной безопасности… Никто вас ни в чем не упрекает, что вы…

Очаровательная комсомолка вдруг закрыла лицо руками и разрыдалась в три ручья. Вторая тоже принялась всхлипывать. Мазур с интересом наблюдал за Лавриком. Тот, однако, не стал изображать своей персоной героя кинофильма — не пытался даже, как это в кино принято, обнимать, гладить по головке и шептать утешительные слова. Повернувшись к Мазуру, спокойно сказал:

— Посмотри-ка на этого мудака. Яркий пример самонаграждения…

Кирату величественно выпрямился во весь рост, сложил руки на груди. Действительно, на его песочного цвета кительке, явно происходившем с того же клада, кроме двух медалей на выцветших ленточках (наверняка португальских, нынешняя власть его ничем не награждала) был приколот новехонький орден Трудового Красного Знамени.

Тем временем вошел Морской Змей. Остальные внутрь не заходили, видимо, получив соответствующий приказ.

— Понятно… — сказал он, в три секунды оценив обстановку. — Я вижу, все нормально, девушки?

Девушки, все еще всхлипывавшие, немного оклемались, сразу видно. Не теряя времени, Мазур, когда Лаврик подтолкнул его в плечо, вразвалочку подошел к королю, быстренько расстегнул булавку ордена и снял его с выглядевшего новехоньким германского френчика. Во время этой процедуры король оставался недвижим, как статуя.

— Хорошо держится, сволочь, — ухмыльнулся Лаврик. Мазур тоже чувствовал некоторое уважение к старому прохвосту. В конце-то концов, Кирату не мог точно знать, оставят его в живых или оформят несчастный случай. И, тем не менее, не из тех, кто умирает ползком. Морской Змей огляделся:

— Девушки, это не ваша ли одежда вон там, в углу? Вы уж себя приведите в надлежащий вид быстренько, у нас времени мало…

Они молча подчинились. Пока обе одевались, Морской Змей стоял, поигрывая пистолетом, глядя на короля с нехорошей улыбочкой. Наклонившись, не сводя с них глаз, король присел на корточки, поднял леопардовую шкуру, выпрямился, набросив ее на левое плечо и на голову.

— Корону напяливает? — хмыкнул Морской Змей.

— Не совсем, — серьезно отозвался Лаврик. — Готовится принять смерть со всем достоинством… Ч-черт! Я и не подумал! А как мы с ним объясняться-то будем? Он из всех иностранных только португальский знает, а у нас ни одного человека… Ага! — он подошел к дверному проему и распорядился: — Леший, сбегай за белым, развяжи и волоки сюда, живенько! — вернувшись, спросил: — Коль, ничего, что я тут раскомандовался?

— Да валяй, — сказал Морской Змей спокойно. — Коли уж кончилась войсковая операция и начались игры.

«Ну, разумеется, — подумал Мазур. — Чтобы командовать здешним воинством, министр обороны непременно должен знать здешний язык — вряд ли его воинство владеет португальским…»

— Вы его расстреляете, товарищ полковник? — спросила Лаврика комсомольская блондинка с нешуточной надеждой.

Профсоюзная блондинка промолчала, но видно было по ее зареванному личику, что ей эта идея тоже страшно нравится.

— Девушки, ну нельзя же быть такими кровожадными, — ухмыльнулся Лаврик. — Он ведь вас не обидел…

— Заставлял смотреть порнографию и пить водку, — отчеканила комсомольская блондинка таким тоном, словно оказалась на собрании, где всерьез прорабатывают серьезно нашкодившего комсомольца.

— Это еще не основания для расстрела, — сказал Лаврик с некоторым сожалением. — Страна сложная, политические расклады запутанные, так что придется чуть помягче, не доводя до крайностей. Оделись? Ступайте с этим товарищем… — он кивнул, бросив по-английски: — Отведи их в пустую хижину, да болтовней занимай пока что…

Едва они избавились от горящих жаждой мщения девушек, появился Пеший-Леший, подталкивая перед собой хмурого министра обороны, у коего под левым глазом уже появился великолепный синяк.

— Ну, вот что, ваше превосходительство, или кто ты там, господин фельдмаршал… — сказал Лаврик деловито. — Местный язык, конечно, знаешь? Молодец. Надбавка за знание языка идет? Ах, непонятно тебе… Ладно, проехали. Становись вот сюда и начинай прилежно переводить. Итак… Ваше королевское величество, в отношении вас никто не питает злых намерений. Не спорю, в гости мы явились довольно невежливо, но один из ваших пленников — член нашего королевского Габула, а одна из девушек — дочь королевского министра. Мы военные, получили приказ и его выполнили. При этом нет ни убитых, ни раненых, так что его величество, думаю, оценит нашу деликатность… — он повернулся к наемнику. — Только, фельдмаршал, переводи так, чтобы он не подумал, будто мы очень уж расшаркиваемся. Уловил нюанс?