– Воевать будут не могилы, а живые люди. А людям нужно оружие, припасы, кони, волокуши, шатры, котлы… да ты сам знаешь, чего стоит снарядить поход. Ульв может нанять сколько угодно войска. Он может послать в Бьёрко или на Готланд, где зимой ошиваются всякие «морские конунги», и привести сюда хоть сотню кораблей. И это будет совсем не такое войско, какое вы с Дивиславом сможете собрать по своим гнездам! Ульв сидит в Волховце именно потому, что у него шестьдесят человек, и у каждого есть шлем, а у каждого второго – меч. И они готовы выступить когда угодно, их не надо искать, собирать, уговаривать, ждать, пока закончится сенокос или жатва… Он наносит удар, пока противник не успевает и опомниться! Где ваши белогорские князья? Они тоже были очень смелыми, когда отказались платить дань Хакону и стали привечать у себя тех, кто не желал платить ему торговые сборы и ехал по суше вокруг Ильмень-озера. Хотел отвести себе ручеек от реки серебра, что течет по Волхову и Днепру. Где они теперь, эти храбрецы?

– Белогорские силу не рассчитали… – сквозь зубы признал Воислав. – А вели б себя поумнее, не заносились бы перед родней, может, сейчас ты бы спрашивал, где Хакон. Или не спрашивал. Забыли бы его давно. Мы-то здесь – что дуб на корню! А они – что лист на ветру!

– Полянские князья тоже считали себя дубом на корню, – негромко обронил Вальгард. – Они тоже сидели на своей земле так давно, что сами забыли, когда туда пришли. Они почти помнили, как Сварог перепахивал степь, а Змей тащил плуг, чтобы разделить мир живых и мир мертвых. Но сперва полянами завладели хазары – и почти перебили всех их князей. Потом мой брат Одд Хельги пришел туда со своей дружиной – и избавил киевских князей от хазар. В благодарность они даже отдали ему свою дочь в жены, но потом тоже решили, что теперь справятся сами, и попытались его прогнать. И он ушел вместе с женой и сыновьями. Но недалеко. Он знал, что будет дальше. За это его считали вещим, но на самом деле он просто был очень умен и умел видеть на десять шагов вперед, а не на один. Когда он ушел, под Киевом объявились деревляне и добили всех, кто оставался от старых князей. И так развернулись среди полян, что те сами послали за Оддом. И он стал князем по праву наследования через жену. Можно сказать, что старые князья полян сами ему все отдали и сами ушли с его дороги. Прямо в Навь. Дивислав, наверное, не слышал об этом. Иначе не стал бы так охотно искать ссоры с Ульвом и подбивать на это других.

– Здесь не Киев, – заметил Воислав. – Там уж больно врагов всяких много. А у Дивислава опора крепкая: полоцкие князья, смолянские князья. Если вся родня за него встанет, Ульв до Киева ни мечом, ни копьем не дотянется. И мы с тобой тоже! Много будет толку, что вы с нынешним Олегом киевским родня? Не через Хазарское же море к нему ездить!

– А поддержит ли его смолянская и полоцкая родня? И там, и там очень много варягов. И все это – богатые уважаемые люди. Один Сверкер чего стоит – его род держит дружину в Свинческе уже третье поколение, и князь Ведомил таки отдал за него свою дочь, а ведь он очень не хотел этого делать. Князьям приходится считаться с русью. А она богатеет на торговле и не одобрит никаких решений, которые этому помешают. Ловать и Волхов – лишь один из четырех путей во все стороны света, которые оттуда расходятся.

– Никто не будет мешать им ездить в Киев и дальше, до греков. А на Варяжское море они попадут через Плесков. Ты понимаешь? – Воислав подошел к Вальгарду ближе и наклонился, уперев ладони в стол. – Не через Волхов серебро потечет, а через Шелонь и Великую. Через Плесков. И мы с тобой, зять дорогой, скоро в этом серебре ходить будем по уши.

– Да никак ты предлагаешь мне разорвать обручение моей дочери с сыном Ульва? – Вальгард сделал изумленное лицо, будто эта мысль только сейчас пришла ему в голову.

– А ты никак опять дурня ломаешь! – За двенадцать лет Воислав хорошо изучил родича, но не вполне приспособился к его нраву. – Тут судьба всей нашей земли решается!

– И все зависит от того, за кого я выйду замуж? – с изумлением, но и почти с торжеством прошептала Эльга.

И посмотрела на себя, будто за одиннадцать лет жизни впервые сообразила, каким сокровищем уродилась на свет.

Словом, Эльга уехала из Плескова невестой и приехала невестой, но уже совсем другого жениха. Новый отличался от прежнего почти всем: был не отроком, но зрелым мужем, потомком не королей Севера, а славянских князей, не заложником-наследником, которому еще невесть сколько дожидаться своего наследства, а полновластным хозяином родовых владений.

Поскольку прежнего жениха она никогда не видела, то и потери не ощущала.

Жаль ей было расставаться лишь с подарком – драгоценным ожерельем. Но это было необходимо.

Князь Воислав ударил по рукам с Дивиславом, а Вальгард передал Гостомыслу упрятанное в льняной мешочек ожерелье и напутствовал так:

– Передай это Ульву и скажи: я не могу держать у себя то, что он купил столь дорогой ценой. Он все поймет.

Киев, восьмой год после смерти Олега Вещего

Глядя на Ингвара, сына Ульва – Ингоря Улебовича, как его здесь называли, – никто не подумал бы, что когда-то он прибыл в Киев в качестве заложника.

Его привезли робким, щуплым рыженьким мальчиком, оторванным от родных и всего знакомого. Забросили в далекие страны, к чужим людям в сопровождении воспитателя, отцовского хирдмана по имени Свенгельд.

Двенадцать лет спустя это был уверенный в себе мужчина и воин, имеющий на счету два удачных похода – на деревлян и на уличей. В первом из них истинное руководство, конечно, брал на себя Свенгельд. Но успех обеспечивает удача вождя – и этой удачи у четырнадцатилетнего тогда Ингвара, потомка легендарного Харальда Боезуба, оказалось в достатке.

Он только что вернулся из похода в низовья Днепра на тиверцев и уличей, который продолжался почти три года.

Несмотря на то что Пересечен, где сидел старший уличский князь Драгобой, пришлось осаждать целых три года, Ингвар мог гордиться успехом похода. Еще сам Олег Вещий пытался покорить эти земли, но был вынужден отступить под натиском угров. Докончив то, что намеревался совершить Вещий, Ингвар из мальчика превратился в мужчину – в глазах дружины, киевских нарочитых мужей и всего полянского племени.

И в своих собственных.

Теперь его называли уже «князь Ингорь», хотя пока он не владел ничем, кроме своей дружины. Собственные кмети из варягов, смеясь, называли его «морским конунгом на суше».

Подчинение земель уличей и тиверцев, что лежали вдоль Буга, Днестра и Прута, обеспечивало киевским князьям прямой выход к Греческому морю: вдоль этого участка морского побережья пролегал путь в Царьград. Если бы Олег Вещий мог встать из кургана и посмотреть, как разрастается, будто тесто, Русская земля – те владения, которые он когда-то принял жалкими данниками хазар, – он был бы доволен своими преемниками.

У Ингвара захватывало дух при мысли, как широко раскинулись по миру владения союзных и близких ему родов: от Хакона ярла, родича отца, что сидел в Ладоге близ Варяжского моря, до Киева и побережья Греческого моря.