— Значит, раньше. Он хоть и хорохорится, «Я выйду! я всем вам задам!», а ни хрена не задаст. Запал отсырел и раскрошился. Станет доживать пенсионером. Ты встукиваешь, Шрам, что давить будут всегда, если ты хозяин?! Какой бы ты жалкий участок не занимал и не отстаивал, на него будут лезть. И на твой надел в сраных Виришах всегда будут переть, догоняешь?

Праслов не притронулся пока к своей мадере, забыл о ней. Наверное, спортивные упражнения отвлекли. Будто шило сидело в заду у депутата, он то мышцы бугрил, то массаж голени начинал делать, то вновь хватался за эспандер.

— А то, — согласился Шрам с Депутатом.

— Вот и обречен ты отбиваться и отбиваться, отбиваться и отбиваться.

Сергей видел — освирепело здесь депутату. Несмотря на привольное затюремное житье.

— Врубаюсь я в твои тюряжные заморочки, — продолжал не пить мадеру Праслов. — Это мелочи. Управишься. А если не управишься… То и цена тебе три «копья» в базарный день, Шрам.

— Только не ясно, что за карту прячешь в рукаве, Депутат? — а прячет, иначе базара бы не было. Впрочем, прячет-то прячет, но вот бросить ли на стол, еще раздумывает. Прощупывает Шрама, приглядывается. Ну а Шрам и подавно еще ничего не решил. И тоже приглядывается, и просвечивает.

— Кстати, помочь тебе можно, верно, Профессор? Мы тут давно живем, чего-то понимаем. Но об этом позже. Сначала о кино. Ты видел такой фильм твоего детства и моей зрелости «Золотое путешествие Синдбада»? — ушел от лобового вопроса Праслов.

Шрам не моментально переключился на детство и Синдбада, не моментально ответил:

— Ну да, был такой.

— Там против Семибаба этого шуровал колдунишка, чернокнижник, гад и прочее, начисто сдвинутый на одной золотой цацке. Цацка эта, диадемой зовется, была распилена на куски, куски разбросаны, вот он их и собирал по всему свету. Потому как если все собрать, как конструктор, то в руки валилось мировое господство. Вспомнил сюжет, нравится тебе фильм про Семибаба?

Лихо скачет депутат по просторам, поди поспей за ним. Но Шрам поспевал.

— И что у меня за часть цацки?

— Вензель, — только и сказал Праслов.

Да и чего там добавлять. Вот и все сказано, что нужно. Как та «дидема», все слепилось.

Значит, так. Что нам отбил хитрой морзянкой бывший избранник народа: Праслову не просто охота выйти на волю, не нужна ему пустая воля. Ему жаждется вырваться и расквитаться. И это для начала. Потом же — вернуть себе власть. Как Семибабовский колдун о мировом господстве, так депутат грезит о контроле над городом. Шраму предлагается союз. Почему именно ему, именно Шраму, депутат объяснил одним последним словом.

Закручинившийся на обидный наезд Профессор отвалил из за стола, переключил канал и чуть прибавил ящику шума. Начинались «Вести». Джеки маячил за столом недвижимым бронзовым Буддой, потому что Шрам ему строго настрого запретил липнуть к хозяевам с базаром про девок в почтовых конвертиках Типа, есть среди них хороште, или все телки — лахудры? А больше ничто земное корейца не беспокоили.

«Вестимо, пронюхал бывший слуга народа про Эрмитажные списки, как когда-то пронюхал Вензель. В одиночку Шраму списки не поднять, сломают, как прут. В одиночку Праслову не свернуть нынешних паханов, засадивших его за решетку. А если сложить Прасловские уцелевшие ломти бизнеса, верных ему людей и знания о криминально-чиновничьей подноготной города со Шрамовскими списками и Шрамовской энергией молодого волка — уже получится сила.»

Дикторша «Вестей» радостно сообщила:

— Самолет прибыл на Внуковский аэродром. Александр Тасум спустился по трапу, одетый в фисташковый костюм от Валенси. Внизу его встречали девушки в национальных одеждах с цветами. Милиция не смогла задержать преступника…

«А еще Праслов знает, что Сергей Шрамов не повязан с той стаей, которая уселась сейчас на Питере.»

— А еще, — подсказал Праслов, — Я почуял, что Сереге Шраму заподляно по натуре на кого-то шестерить. Даже за охренительные бабки. По этому вопрос стоит об равноправном союзе нерушимом.

«Еще Праслов дал понять, что и с „уголковыми“ запутками подсобит, чем сможет, если сойдемся в главном.» — Шрам косяком глаз обветривал блатную камеру. Больше всего прикололо, что трубы у рукомойника пребывают на последнем дыхании. Наверное, депутат-непоседа на них часто отжимается, мало ему шведской стенки.

— Ну что, Шрам, охота тебе ввязаться в поножовщину с питерскими паханами, набитыми баксами, обложенными со всех сторон стволами и быками, прикрытами, как японские церкви, кучей крыш? — поторопил гостя с решением хозяин.

В слух не добавил хозяин, что предлагается ввязаться, имея за спиной списанного авторитета, а ныне зека, Праслова и Эрмитажные списки, с которыми тоже не ясно — динамит это или хлопушка с конфетти?

И тут депутат пригубил, наконец, мадерки. А то уж Серега грешным делом не отметал вариант, что пойло злой химией закрашено. Что депутат бадягу развел для замыливания зенек, а сам от тоски подрядился борзого пацана Шрама мочкануть.

Однако все равно не стал хлебать напитки из своего стакана Сергей. Поостерегся…

— Шрамов из триста девятой опять в гости просится. Наличкой, говорит, заплатит.

— Ишь, разгулялся, — прапорщик сплюнул замочаленную зубами спичку в пластмассовый стаканчик, где такого добра к концу смены накапливалось преизрядно. — Ишь шустрый. «Трубу» ему отнес?

— Оттуда иду, — подчиненный снял фуражку, провел ладонью по залысине.

— Ишь, гуляка выискался. — Прапор задумался, прапор не спешил. Необычное что-то творится. Ходит человек по камерам, денег не жалеет. Не случалось такого на памяти прапорщика.

— Нам все едино, наличкой или куда, — прапор не торопился. Необычное-странное-подозрительное-потом расхлебывай. Но с другой стороны: платит-пополняет-мне хорошо-всем хорошо. Не пустишь, потом тебе же свои укажут — навару нас лишаешь, паря, слишком нажористо живешь, да? Ну так поделись с товарищами по труду.

— Шрамов, говоришь…

Хотя опять же подозрительно, чего это он по гостям разбегался. Прапору в голову забрело воспоминание: детство, книжка с картинками про Винни-Пуха, Пух этот с корешем Пятачком по четвергам завсегда шлялись по гостям, всех обходили, кто жил там в это… как его…

Да, нелегок ты, хлеб старшего.

— Пусть идет. Но, — прапор забросил в рот новую спичину, — ежели опять запросится, — махнул рукой, — иди. Скажешь мне опять, решим…

«Или совета попытать?» — провожая взглядом выходящего подчиненного, прапор положил руку на телефонную трубку. Хотя никто не любит, когда дополнительно нагружают. Но с другой стороны….

Крест-накрест сложили «Кресты»,

Схоронив судьбы заживо там.